Седое Взморье, старый маяк на Клюве (полуостров Тёмного Неба), а также море Завета и особняк в Туманах (Средний город).
Очень хотелось не верить. И вместе с тем – верить: без раздумий, жадно, как верят в несбыточное, в зыбкую случайность и в чудо. Вере этой сильно помогал недвусмысленный сдвиг в ощущениях (а игнорировать ощущения совсем не просто!). Сенс – весь, без остатка – словно вытянуло в гулкую пустоту, лишённую формы и предела. И эта пустота стала желанной анестезией, лишившей веса привычный уже груз боли.
– Добро пожаловать на Седое Взморье, – сказал знакомый голос.
Клаус обернулся. После чего слегка обалдел.
Лим запомнился ему как рослый, угловатый, довольно худой (хотя и неожиданно сильный, как доказали тренажёры) подросток. Смугловатый, кареглазый, с короткими волосами того скучноватого оттенка, которому наилучшим образом соответствует прилагательное "коричневый".
Однако в данный момент с Клаусом говорил голосом Лима почти что незнакомец. Нет, от реального Лима в новом обличье оставалось достаточно для уверенного опознания, но… но! Во-первых, обличье это было старше лет на пять. А подросток, соответственно, преобразился в весьма внушительного молодого мужчину. Во-вторых, смуглая кожа посветлела на несколько тонов, глаза стали прозрачно-серыми, а волосы – уже чёрные, словно отмоченные в дёгте от кончиков и до самых корней – оказались заплетены в две косы.
Но главным было иное.
Одежда.
Или скорее так: одежда!
– Это что, ролевуха? – осведомился Клаус вежливым тоном – тем, который прозрачно намекает: только подай сигнал, и я тоже посмеюсь этой шутке. Если это шутка.
Если.
Лим мотнул головой. Косы качнулись. Каким-то загадочным образом этот жест оказался совершенно не забавным и более того – мужественным с оттенком некоторой суровости.
– Я одет так, как пристало одеваться отпрыску семьи торговцев средней руки в долгом и не безопасном путешествии. Кстати, посмотри на свою одежду.
Клаус посмотрел. Потом пощупал.
– Вот дерьмо!
– Обижаешь. Ничего дерьмового тут нет, братишка. Аборигены одеваются именно так. И, кстати сказать, не ноют по столь ничтожным поводам.
– Я не ною! – и тут до Клауса дошло, в какую сторону изменилась внешность Лима. Куда тише и напряжённее он переспросил:
– Братишка?!
– Ага. – Лим осклабился, весьма довольный. – Для пользы дела в этом погружении я буду твоим старшим братом.
Клаус набычился, но устроить хорошую демонстрацию протеста не успел.
– Добро пожаловать, – раздалось из-за спины. Он обернулся – и снова обалдел.
– Ты Клаус? Меня зовут Ари. Я – смотритель маяка.
– Ну, Ари, – голосом довольным, как урчание кота с усами в сметане, вставил Лим, – присмотри пока за этим оболтусом, а я отлучусь по делам.
На лице смотрителя отразилась лёгкая тревога.
– Надолго?
– Нет, совсем нет! Встретимся за завтраком.
Когда Клаус посмотрел назад, там уже никого не было. Как и когда исчез Лим, оставалось лишь гадать. Ведь не улетел же! Или его сенс здесь активен, как дома? Но левитировать так быстро всё равно невозможно!
– Расскажи о себе, – сказала ему в спину Ари.
Клаус снова повернулся к ней. Неохотно.
Её облик был… своеобразен. Густейшая волна волос напоминала о звёздной ночи, черты лица – пожалуй, слишком вытянутого – были просты и лаконичны, как гравюра великого мастера, умеющего передать изгибами двух-трёх линий больше, чем иному портретисту удаётся сказать парадным ростовым портретом. Фигура живо напоминала Анжи: та же стройность, таящая гибкую силу, и пропорции, полностью отвечающие старым, как миры, канонам.
Чем дольше смотрел на неё Клаус, тем яснее понимал, что Ари не просто симпатична или даже оригинальна. Нет. Она была прекрасна. …И вместе с тем любой взгляд на неё рождал боль.
Правую половину тела девушки покрывала не гладкая загорелая человеческая кожа, а грубая кора дерева: серо-коричневая, бугристая, в трещинах и складках. Правый глаз – почти заплывший, тонущий в наростах обломленный сучок. Вместо волос какие-то длинные гибкие иглы. Рука – как странной формы ветка.
Не женщина, но и не дриада. Нечто среднее.
– А ты? – спросил Клаус. "Как можно было сделать с живым человеком такое? Как?" Ари кивнула.
– Что ж, это честно. Я тоже расскажу о себе. Идём?
Приглашающе махнув левой, живой рукой, она неторопливо двинулась по тропе, косо карабкающейся в гору. Похоже, её странное увечье ничуть не мешало ей двигаться, да и речь ничуть не искажалась. Клаус пошёл следом. Именно пошёл: лететь он не мог.
Примерно минуту царило молчание. О чём думала Ари, оставалось загадкой, а вот в душе у Клауса царил полный раздрай. Не в мыслях, а именно в душе. Мыслей, считай, не осталось – так, какие-то бесформенные огрызки и мятые клочки, не более. Как могла бы сказать Наставница: "Шоковый метод обучения. Некомфортно, конечно, зато быстро и действенно".
– А куда мы идём? – додумался наконец спросить Клаус.
– Поднимаемся к маяку, – тут же ответила Ари. – Уже недалеко.
В понятие "недалеко" она и Клаус явно вкладывали разный смысл. Они всё поднимались и поднимались, Клаус запыхался и начал отставать, а конца подъёму не предвиделось.
– Погоди!
Ари обернулась недоуменно – и козочкой сбежала вниз, мягко приземлившись рядом с остановившимся парнем.
– Что случилось? Ты болен?
Подавив искушение и чувствуя, что краснеет, Клаус помотал головой.
– Нет. Просто устал.
Ари понимающе кивнула.
– А, ясно. Ваши мне рассказывали, что у себя дома вы больше летаете, чем ходите. Ничего, я подожду. Посмотри – нравится?
Послушно поглядев в указанном направлении, Клаус кивнул.
– Да. Видок ничего.
В той стороне, откуда поднималась тропа, сквозь редкие кроны каких-то хвойных деревьев проглядывала холмистая равнина. Местами, чаще у вершин холмов, зелёный ковёр был вспорот невысокими, но крутыми клыками обнажённого камня – белого, желтоватого, красно-зелёного, светло-серого. Картину довершал купол чуть белёсого, но ясного неба с тонкими, как далёкая рябь, стежками облаков.
Терпкая сладость воздуха опьяняла. Вино, не воздух.
– С маяка вид ещё лучше, – уверенно заметила Ари. – Сам увидишь. Там ещё видно берега, да и море тут хорошее. Ну, идём?
– Нет! Подожди ещё немного!
– Странный ты. Подожду, конечно. Лим поручил мне за тобой присмотреть – как же я тебя брошу?
– А кто тебе Лим?
– Друг. Добрый друг.
Сказано было со значением – вот только Клаус так и не смог понять, с каким именно. У ослепшего и оглохшего сенса имелось много минусов.
