Но ей всё равно нравился этот город. Он был ей словно родной. А если знать, где искать — то он тоже может удивить своей гнилой изнанкой. И молодая женщина в полупрозрачных голубых шелках скользила по его не слишком-то грязным… но опять же — не особо-то и чистым улицам плавной, лёгкой походкой, покуда на изящном лице её сияла довольная улыбка.
Она была красива. Не станет преувеличением сказать, что просто чертовски красива. Этакой вот грациозно-хищной красотой подтянутого тела, что заставляло буквально через одного и не зависимо от пола оборачиваться ей вслед — представлять её лежащей на дорогих шелках в изящной, но совсем нескромной позе. С широко раскрытыми за спиной крыльями — большими, угольно-чёрными крыльями, и поигрывающей своим тонким стреловидным хвостиком. Женщинам на зависть, мужчинам — в усладу.
И когда наиболее несдержанные представители местного населения обращались к ней, открыто или нет намекая этой бесстыдной суккубке разделить с ними ложе, они успевали заметить лишь обращённый в их сторону взгляд тёмно-синих глаз и струящийся поток уходящих прочь голубых волос, перед тем как на место чему-то столь прекрасному, в лязге металла, приходило что-то, что заставляло их в не комфорте поёжиться.
За ней, не отставая ни более и не менее, чем было нужно, шёл её телохранитель — великого роста и крепкого сложения мужчина. В редкость бескрылый и бесхвостый дамианец, голову которого закрывал глухой шлем, а ноги при каждом шаге гремели сталью латных поножей… Но при этом торс его, как бы вот, закрыт ничем и не был — из-за чего он щеголял по змеиному гладкой белой кожей на груди и животе, и мелкой синей чешуёй на спине, плечах и руках. И хотя вид его, вкупе с тяжёлыми металлическими перчатками и длинной пикой был чем-то странен и нелеп, шутить шутки о том, что он этим оружием что-то компенсировал, ни у кого желания не возникало. И более того! Некоторых личностей… вот к примеру бы и какую-нибудь невысокую, голубоволосую ехидну, даже не особо-то и любящую мужчин статных, рельефы его тела заставили бы лишний раз за день сменить нижнее бельё… Впрочем-то, пример всё же неудачный, ибо этот же эффект мог быть вызван и каким-нибудь местным булочником, уставшим от того, что он вот только что вымесил целый чан теста… Но какого-нибудь высокого варвара с добродушным лицом и кожаной перчаткой на левой руке — точно бы заставил!
— Ну и как тебе здесь чувствуется, мой любимый? — Мелодичным, с нотками насмешки голосом спросила небезызвестная гостья, видя то, как при взгляде на неё замирает один из её подданных.
Понимал ли он, кто она такая? Икон они не писали, а личной встречей могли похвастаться не многие представители её народа — и в основном лишь те, кто лично застал её мятеж. Возможно, он чувствовал лучащуюся с неё власть. Или спутал с кем-то ещё, очень на неё похожим.
— Может быть, ты желаешь пройтись, или проявишь волю куда-нибудь зайти? Али, выпить чего-нибудь? Я чую, есть здесь несколько злачных местечек, откуда прямо сочится мелкий грех.
Телохранитель только качнул головой.
— Ну какой же ты иногда у меня патологически скучный. — Суккубка "мазнула" рукой по подбородку остолбеневшего, после чего другою рукой провела по его животу, запуская игривые, оканчивающиеся острыми ноготками пальчики под пуговки его камзола… Ну и ну! Голиаф — а вырядился, почти как какой-то паж! Баалбезу оказался бы этим зрелищем поистине взбешён. — Хорошо, идём. Но на обратном пути мы как следует развлечёмся.
***
Шаос вытянулась во весь рост и, взмахнув перед собой чистой, ещё пахнущей мылом наволочкой, сморщила свой маленький, миленький носик. Животик, блин, болел. А точнее не сам он, а… а вот тут. И она завела руку под фартучек, касаясь там чёрной ткани её свободного покроя служаночного платьица — такого, которое позволяет ей носить его без лишнего дискомфорта, находясь в определённом положении.
Её яичники… Они болели. Ныли. Очень сильно ныли, потому что в них сейчас, несимметрично, тремя буграми над округляющимся животиком, формировались настоящие яйца. И они были, блин, большие. Слишком, блин, большие! Больше куриных раза, наверное, в четыре, а то и во все пять! И когда она тянулась… или резко двигалась — было очень неприятно. И сейчас, закусывая губу, она попыталась "подтолкнуть" то одиночное в направлении матки, чтобы оно попало туда… Они же только формируются внематочно, а дозревать-то должны в более подходящей для этого "полости"!
Но всё, чего она добилась — это лишь выдавливания из себя тихого шипения.
— Б-больно, блин-блинской… — Сказала она и сделала глубокий, успокаивающий вдох. И плавненько, будто в искуплении вины перед своим телом, погладила себя рукой.
С яйценошением у неё всегда не ладилось — хотя и способна на него. Был бы организм побольше и посильнее, чтобы было чему делиться кальцием — возможно и получилось бы, а так — они у неё обычно получаются мягкими. После чего высыхают и…. и — всё короче. Погибают. Но в этот раз она была согласна, что потенциальные её детишки могут быть опасны. И если в самом деле случится какое-то чудо — надо будет просить увезти их куда-то действительно далеко, чтобы они точно никому не навредили… Хотя, скорее всего их просто утопят и где-нибудь закопают. Но она в этом уверена всё равно не будет, а думать о том, что они живут себе где-то там и радуются жизни — оно всегда приятнее.
Ничего! Этот процесс для неё, вроде как, естественный, поэтому как оно выйдет — так и выйдет. Куда важнее было то, что после событий четырёхдневной давности и всего лишь одной по глупости поставленной подписи жизнь её приходила в размеренное движение… Да, настолько размеренное, насколько она могла себе позволить, находясь в преддверии родов от непонятной гадины, но это было всё равно лучше, чем ожидать, что через эти же самые несколько дней тебя, возможно, убьют. А когда и это ожидание закончится — то она честно попытается как-нибудь привести в порядок свою половую жизнь, чтобы использовать хотя бы эти доступные ей две недели!..
Что означало — две недели без нормального секса…
Где-то она в своих обещаниях, возможно, и погорячилась. Потому что ей в таком случае лучше из дома вообще тогда не выходить, а то не всегда же она сама становится этому зачинщицей, а иногда и вообще — соглашается довольно вяло и не очень-то открыто!..
Мотнув лазурными волосами, Шаос вернула мысли на место. Будет — как будет, нечего заглядывать настолько вперёд, пока у неё есть реальная невыполненная работа!.. Надо было надевать наволочку… И что-то такое нервное проскочило на её лице при этом мысли, но она всё равно взяла её в руки, ещё раз, лишь бы отсрочить сий момент ещё хотя бы ненадолго, взмахнула перед собой… и с сомнением разложила на кровати этой вот дыркой вверх, чтобы с закушенной от старания губой начать… начать вдевать… впихивать в неё эту тупую… тупую, трижды треклятую подушку, виня всех и каждого за то, что они так и не смогли придумать нормальный вариант этого постельного белья, чтобы не трахаться с ним по десять минут каждый раз! С одеялами — и то проще! Она просто залазает в эту дырку полностью и начинает растаскивать углы изнутри. Главное длинную сторону к короткой не перепутать, а то х*рь какая-то выходит постоянно!
— Госпожа? — В дверь просунулось лицо какой-то служанки… и буквально побелело при виде той гнафии, которую эта полуэльфийка устроила с наволочкой. — О, Благой Айис, что вы делаете?!
— Наволотьку одеваю! — В голос сопя произнесла взъерошенная полурослица, на нос которой именно в этот момент легло выбившиеся из подушки перо. — Д-да какой пъедулак её такую пледумал?!
— Вы не так всё делаете!! — Подбежала она к кровати, у которой, пыхтя от старания, вертелась Лизка.
— Да так я делаю! Плосто по-дулацки сделано!
Молодая женщина взяла подушку из рук своей госпожи и… и, совершив какое-то странное, непонятное движение руками, надела её буквально в каких-то пару движений.
— Ты плосто опытная… — Ответила дамианка, наблюдая за тем, как служанка стала выворачивать наружу ещё и с таким трудом вдетое одеяло. Предварительно получше натянув простыню… И поровняв матрас… — Я бы сама сплавилась…
