То, что Одинца оно порадовало, я поняла сразу, как только он приложился к кружке. На его небритой физиономии отразилось такое заоблачное блаженство, что я подумала – с него бы картину писать, да не отвлеченную картину, а вывеску для кабака. «Услада путника». Или кого-нибудь там еще услада. Но непременно услада. В заведение с такой вывеской народ ходил бы дружными и стройными колоннами, как вышколенная дворцовая гвардия хадасского правителя.
Ну да, а потом, небось, вываливался бы оттуда ошалелой толпой, как айетотское ополчение…
Впрочем, эта таверна от нехватки посетителей и так не страдала. В скверно освещенном зале с низким потолком, зачем-то подпертом в разных местах дубовыми столбами, было человек тридцать народу. На нас они почти не обратили внимания. С одной стороны, конечно, странно – не каждый же день сюда захаживают угрюмые странники с ручными карсами? А с другой стороны, если их больше интересует выпивка, то сейчас я их прекрасно понимала.
Я подняла взгляд на Одинца. Он как раз подносил к губам вторую кружку, но, видно, взгляд у меня получился красноречивый, потому что Одинец поперхнулся и со словами «ладно, пей» поставил высокую кружку передо мной. Темное небо! Если кто пробовал лакать из такой посуды – не пить, а именно лакать! – он меня поймет. Одинец, судя по всему, не пробовал. Я слизнула горькую пивную пену и с отвращением воззрилась на своего спутника. Миску дай, ур-род!
– Пей, подруга, – ласково сказал Одинец и повернулся к хозяину заведения, который завис у него за плечом и порывался что-то сказать. С хозяином он ласков не был.
– Тебе чего? – буркнул Одинец. – Не видел, что ли, как карсы пиво пьют? Так чтоб ты знал, моя еще и пожрать горазда. Где жаркое?
– Не видел, господин, – заулыбался хозяин. – Жаркое уже несут, господин…
– Дагмар Зверолов меня зовут, – важно сказал Одинец.
Я фыркнула прямо в пиво, так что брызги повисли у меня на усах. Небрежно перекидываясь словами с хозяином, Одинец допил вторую кружку. Потом с расстановкой осушил еще одну. И только потом посмотрел на меня.
– Что, больше не хочешь? – спросил он. Я брезгливо отвернулась.
– Эй, там! – рявкнул Одинец. – Миску для карсы! Не ясно, что ли – ей из бокала пить неудобно.
Ух, Тьма! Смотри-ка ты, догадался. Я почувствовала горячую симпатию к своему спутнику. А тут как раз принесли блюдо с мясом, и Одинец протянул мне аппетитный кусок. В общем, некоторое время мне было начхать, что происходит вокруг. А потом я спохватилась, что надо бы уступить место Карсе, чтобы ей тоже досталось вкусного. Сыто мурлыча себе под нос какую-то айетотскую песенку, я улеглась в тихом уголке сознания и уснула. Решив напоследок, что со всеми местными странностями разберусь завтра.
Вот оно и настало, это «завтра». Придется разбираться.
Я посмотрела на вулха. Вулх как раз слизнул последние капли пива с дна миски и шумно вздохнул. Интересно, нормальные звери тоже умеют пиво пить, или только мы, уроды-оборотни, на это способны? Вот, правда, мой лесной знакомец Корняга вроде бы тоже до пива охоч был – так ведь Корняга и не человек, и не зверь, и даже не оборотень. Пенек говорящий. Странно, но я по нему почти соскучилась. Друг – не друг, а поди ж ты… «Возвращайся», – скрипнул он мне на прощание. Эх, Корняга, что-то ты там поделываешь в своем лесу? Не знаю, удастся ли мне вернуться. Не знаю даже, сумеем ли мы вырваться из коварно-приветливой Сунарры…
Вулх ткнулся носом мне в колено и, подняв голову, вопросительно заглянул в глаза. Я протянула ему эдак с три четверти гуся.
– А пиво на сегодня все, серый брат, – строго сказала я. – Надо отсюда выбраться, отдыхать потом станем. Как говаривал один хороший человек, доживем до урожая – тогда и будем малину жрать.
Вулх кивнул головой, как будто был со мной согласен. Может, и впрямь был согласен?
А, может, это не вулх? Пристальный взгляд Одинца был чересчур говорящим. Кто смотрит на меня сейчас глазами вулха: зверь или человек?
– Ты кто? – шепотом спросила я. Анхайр не ответил.
Хотя прямо сейчас это не имеет значения. Пока что мы с Одинцом должны дождаться Кхисса, а вот тогда мне понадобится именно вулх, звериное «я» анхайра. Его человеческому «я» придется спать до тех пор, пока мы не покинем Сунарру. Если мы вообще сумеем это сделать.
Конечно, влипли мы здесь крепко, но пока что у нас был шанс выбраться. Слабенький, но был. А надежду нельзя терять до последнего момента. Как любил повторять все тот же Унди Мышатник – упокой Тьма его нетрезвую душу! – пока летишь с обрыва, внизу еще могут кусты вырасти.
Что-то я все время Унди вспоминаю. С тех пор, как я покинула Айетот, не было дня, чтобы я не вспомнила старого пьяницу, моего учителя. Хотя кого мне еще вспоминать? В сущности, всему, что я знаю полезного, меня научил именно он. Если я смогла семь дней идти к У-Наринне, это благодаря Унди. И если я все-таки дойду до Каменного леса, в том будет большая заслуга Мышатника.
Странное дело: хотя прошло уже пять кругов с тех пор, как Унди ушел во Тьму, мне до сих пор толком не верится, что его нет. Все кажется, что он отправился бродяжить, как это с ним нередко случалось. Да, ушел – но непременно вернется. Вот только из Тьмы не возвращаются…
Толстая тетка выплыла из кухни, неся мне на блюде еще одного гуся. Но у меня вдруг пропало всякое желание есть.
Тьма и демоны! Осторожнее надо с воспоминаниями, осторожнее. Я вот оплошала, задержалась рядом с одним из запертых ларцов своей памяти – а ларчик, оказывается, был заперт ненадежно. Взял, да и открылся.
Я закрыла глаза. Я стиснула веки, пытаясь затолкать обратно непрошенные слезы. Вулх, почуяв, что мне горько и больно, встревоженно лизнул мое запястье горячим языком.
– Понимаешь, Одинец, – хрипло сказала я, – жил в доме у Беша старый забулдыга Унди. И очень, понимаешь, он был хороший человек. Даже не знаю, откуда у него враги нашлись. Если бы я знала, что его могут убить, Одинец, я бы его не отпустила. Понимаешь?
Кажется, вулх понимал. Да и кому понять оборотня, как не другому такому же? Я проглотила остаток слез. Слезы были жгуче-горькими, невкусными. Как тогда, в день смерти Унди.
Это был жаркий четтанский день. До праздника красного урожая оставалось всего два дня, и айетотский люд готовился к торжествам. В доме Беша тоже было оживленно. Бешевы ребята собирались успеть на празднике все сразу – и подраться в свое удовольствие, и по девкам пройтись, и самогона выпить, и побольше денег отъять у гуляющих горожан в свою пользу.
Я забралась на крышу, пинками согнав с удобного места двух разнежившихся котов, и лениво наблюдала за суетой во дворе. Мне было наплевать на праздник урожая. Я тогда еще не пила вина, не гуляла с парнями… и даже Карса, не говоря уж обо мне, еще не убила ни одного человека. Я была глупой девчонкой, и мне было наплевать на все то, что составляет содержание взрослой жизни. И я не знала, что последний день моей счастливой беззаботности уже настал.
