Ответ епископов получил воплощение позднее в тот же вечер. Келсону не доставило удовольствия при этом присутствовать, но он явился, как и обещал. Преклонив колена в первом ряду у южных скамей, с Дугалом и Морганом по обе стороны от себя и остальным своим советом позади, он слушал, как Браден выводит первое песнопение, на которое откликается хор монахов, священников и епископов вокруг него. Среди них стоял и Дункан.
— In nomine Patris et Filii, et Spiritus Sancti…
— Amen.
Собор был погружен во тьму, если не считать свечей в руках у духовенства и багрового сияния Неугасимой лампады над алтарем позади них. Сквозняк проносился по главному нефу и по хорам, отчего пляшущие огоньки бросали судорожные тени на одеяния, колонны и ряды скамей. Браден стоял рядом с Кардиелем на самой нижней алтарной ступени, оба — в черных ризах и митрах, и каждый — со свечой. Длинный пергаментный свиток ниспадал из рук Брадена, увешанный понизу тяжелыми печатями.
— Мои властители и братья, выполняя свой суровый долг, я произнесу следующий приговор, под которым вы все подписались, — начал он. — «Да будет надлежаще засвидетельствовано, здесь, пред алтарем Господним и в Присутствии Ангелов Небесных, что мы делаем то, что делаем, без злобы и на благо заблудших душ, в надежде, что они еще могут осознать ошибочность путей своих и раскаяться, возвратившись, наконец, в лоно любящей их Матери Церкви». — Несколько напряженно прокашлявшись, он вручил свою свечу Кардиелю и поднес пергамент поближе к свету, начав читать голосом, который разносился по всему собору. — «Принимая во внимание, что Эдмунд Лорис, священник и бывший архиепископ, бежал от справедливой епитимьи, наложенной, как подобает, правомочным синодом равных ему, и тем самым выказал неповиновение власти, над ним поставленной; и поскольку указанный Эдмунд Лорис спознался с мятежными поданными своего законного сюзерена и короля, поправ этим деянием свои священные обеты, и призвал их к изменническим действиям; и поскольку означенный Эдмунд Лорис вновь стал пользоваться звание, на которое не имеет больше прав, и, прикрываясь которым, незаконно посвятил епископа, не избранного подобающе составленным синодом и не одобренного королем; и поскольку упомянутый Эдмунд Лорис узурпировал власть нашего брата епископа в его собственном диоцезе, и принудил его быть свидетелем незаконного обряда, и причинил ему телесный ущерб, и посмел угрожать его жизни в попытке сбить других на путь измены,
Мы, Браден, Милостью Божией Архиепископ Валорета и Примас Всего Гвиннеда, провозглашаем указанного Эдмунда Лориса лишенным его епископского звания, а также изгнанным из рядов священнослужителей в этой стране. Более того, мы отлучаем от Церкви указанного Эдмунда Лориса, а также отстраняем от должности и отлучаем от Церкви всех епископов, согласившихся ему повиноваться, прежде всего — Креоду из Кэрбери и Джедаила из Меары. Подобно тому, отлучаем от Церкви Кэйтрин Меарскую, Сикарда Мак-Ардри и Итела Меарского, и лишаем их всякого утешения Матери Церкви. Да не будет ни одна церковь Божия открыта для них, но пусть любой храм и святилище перед ними закроются…»
Внутренне содрогаясь, Келсон уселся, в то время как обряд продолжался, и положил подбородок на сложенные руки, не в силах выкинуть из памяти свое собственное отлучение и слепой ужас, который его тогда охватил. Он чувствовал, что подобные воспоминания мучают и Моргана, неподвижно стоящего на коленях справа от него, но внешне высокопоставленный Дерини был, как всегда, собран. Он удержался от попыток проникнуть в разум Дугала.
Сзади он ощущал присутствие Нигеля и Конала, тихих и благоговеющих, слева от них — Джодрелл и Сигер де Трегерн, лишь слегка взволнованные, ибо никогда прежде напрямую не сталкивались с этой стороной могущества Церкви.
Эван сидел один позади всех, не следя за происходящим; он даже задремал, ибо никогда не отличался любовью к церемониям. Дункан, стоявший впереди, казалось, твердо держал себя в руках; но Келсон не сомневался, что Мак-Лайн тоже вспоминает не столь давнее время, когда они, а не Лорис, оказались преданы анафеме.
«…Мы не подадим им правой руки в знак приветствия, и не станем есть за одним столом с ними, и тем более не объединимся в священных обрядах с теми, кто предпочел принять сторону Эдмунда Лориса…»
Их было двадцать шесть, собравшихся у алтаря в тот вечер, черноризные архиепископы, точно черные изваяния, стояли в кольце мрачных епископов, священников и монахов. Дункан — смутное, почти неразличимое пятно между Ариланом и Хью де Берри, — был почти невидим в полумраке. Голос Брадена мощно взлетал к сводам, неся слова осуждения, и напряжение все нарастало по мере того, как обряд близился к решающей точке.
— «…И если они не поспешат образумиться и не пожелают мира с нами, мы осуждаем их на вечное проклятие и предаем бессрочной анафеме. Да будут они прокляты в доме, да будут прокляты в поле; да будут прокляты их пища и питье, и все, чем они владеют. Мы провозглашаем их отлученными и значащимися среди трижды осужденных. Пусть они разделят участь Дафана и Абирама, которых в один миг поглотил ад, а также Иуды и Пилата, которые предали Господа. Так мы вычеркиваем их имена из Книги Жизни. Да угаснет для них свет посреди тьмы. Аминь. Да будет так».
И с этими последними словами, на которые прочие откликнулись эхом: «Да будет так!», Браден опять взял свою свечу и вместе с Кардиелем сошел с нижней ступени и двинулся в середину круга, который сомкнулся позади них. В молчании оба архиепископа подняли ввысь свои свечи и держали несколько биений сердца, затем опрокинули: конец к концу — и погасили пламя об пол. Остальные последовали их примеру, гулкий стук роняемых свечей зловещим эхом прогремел под сводами в сгущающейся тьме.
Когда воцарилось молчание, нигде не виднелось ни огонька, кроме Неугасимой лампады над главным алтарем. Не произнося ни единого слова, участники и свидетели медленно потекли прочь из тяжелой тьмы.
Глава XV
А теперь дошло до тебя, и ты изнемог; коснулось тебя, и ты упал духом.[16]
В последующие дни обстановка в стране все усложнялась, что требовало все больше времени и сил со стороны каждого при дворе, и вынудило Келсона отодвинуть его тревоги за Дугала на второй план. И все же он беспокоился. Но непрерывные требования участия монарха в тех или иных мероприятиях не оставляли возможности непринужденно переговорить наедине с Морганом и Дунканом, что удалось бы в менее суматошные времена — и казалось, Дугала это вполне устраивает. Юный горец избегал любых упоминаний о том, что произошло в соборе, но из его поведения явственно следовало, что он еще не готов решиться повторить подобный опыт. Хотя Келсон несколько раз пытался вернуться к этому вопросу, предполагая, что деринийские методы могут облегчить состояние Дугала и, возможно, далее ускорить его выздоровление, Дугалу неизменно удавалось уйти от разговора, ничего напрямую не отвечая.
