— Кому обязан жизнью, господин?
— Своему дару… и отчасти мне. — Орк закончил шипеть, как масло на сковородке, положил на уже не кровоточащий бок чистую полотняную тряпочку и примотал ее крепко-накрепко. Затем он сел рядом с Арколем.
— Меня зовут Сыч. О тебе я знаю от Хэлдара… лорда Лотломиэль; он просил присмотреть за тобой. Вот только припозднился я малость. Как понимаю, камень уже тю-тю… — и орк сокрушенно покачал головой.
— Ну ничего, — продолжил он, — не все еще потеряно. Если они не подчинят его, то, скорее всего, будут продавать. В общем, время у нас есть, а уж как мы его потратим — решать будем не сейчас и не здесь. Завтра найду для тебя повозку покрепче и отправимся зализывать раны. А ты молодец… не ожидал такой прыти от подмастерья, — и Сыч не смог удержаться от улыбки, уловив в глазах Арколя совсем мальчишеское самодовольство.
… Они промелькнули по ночному Ньерду как пара грязноватых теней, в одном из закоулков, у берега Каджи их поджидала лодка. Даже не вспомнив об оставшихся в гостинице собратьях, двое сбежавших уселись на весла и поспешили прочь. Потом была темная пристань, силуэты кораблей — на один из них они попали без малейшего труда. Как оказалось, обладатель грязных замшевых сапог был на нем шкипером. Фолькета проводили во вполне приличную каюту, велели не высовывать носа, пока не запахнет морем и оставили одного. Подарочек, рассудив, что лучше уж корабельные собратья, чем разозленный маг, хотя бы и подмастерье, улегся спать.
Корабль, несколько претенциозно названный первым владельцем «Покорителем бури» (крысы название менять не стали), снялся с якоря и направился вниз по Кадже, в Эригонскую бухту, а оттуда — в море Покоя, к Муспельским островам.
Глава тринадцатая. Ночной огонь
Дорога до Серебряных ключей оказалась достаточно длинной для того, чтобы новоиспеченные супруги смогли толком поговорить. Они ехали в довольно неуклюжей на вид, но неожиданно удобной карете весь день, остановившись пообедать в придорожном трактире. Почти все время до этой остановки Амариллис проспала, Риго не стал будить девушку, памятуя о ее усталости. Она сидела, прислонившись головой к подушкам, приоткрыв рот и изредка совсем по-детски вздрагивая во сне; муж накинул на нее легкую накидку и, высунувшись в окно, потребовал у возницы ехать поосторожнее. Однако после того, как Амариллис с завидным аппетитом проглотила обильный обед, Риго категорически запретил ей спать («А не то бука приснится… и кроме того, что ты будешь делать ночью, проспав весь день?») и, чтобы помочь ей превозмочь дрему, принялся рассказывать о своем детстве, об учебе в Арзахеле, о своей службе. Амариллис слушала того, кто в одночасье стал ее супругом, и потихоньку начинала понимать, как ей повезло. Риго, вопреки ее опасениям, не был ни размазней, всецело подчиненным папеньке, ни бездушным распутником, относящимся к жене, как к племенной кобыле, ни занудой-книгочеем. Напротив, он оказался любезным, остроумным, тактичным собеседником, и чем дальше они уезжали от Эригона, тем больше девушка надеялась, что сумеет поладить с мужем.
— …Так вот и получилось, что я привык почти всегда быть в разъездах. Сожалею, но тебе придется привыкать к моему частому отсутствию; кстати, а к чему ты вообще привыкла? я ведь немного знаю о тебе, хотелось бы исправить сие досадное обстоятельство.
— Я полагаю, у нас будет на это время, — и Амариллис несмело и лукаво улыбнулась, — а что касается моих привычек, то за последние несколько лет они слишком часто менялись. Я привыкала к разному. В родительском доме, да будет благословенна его тень, я была любимой, балованной доченькой, не знала ни бедности, ни заботы, ни страха… и все меня любили, и я любила всех. Потом балованной дочке пришлось стать служанкой… не скажу, чтобы мне приходилось уж очень тяжко, но разница все же была. Потом — рабыня; как говорится, из огня да в полымя. Страху я, конечно, натерпелась нешуточного, но зато попала в Ирем, обрела названого брата, взамен потерянных, и могла бы обрести настоящего друга, если бы не оказалась вопиюще безмозглой. Потом школа Нимы… это слишком долгий рассказ, приберегу-ка я его до зимы.
— А каковы привычки знаменитой танцовщицы? — поинтересовался Риго.
— Любимая работа. Дорога. Публика разных степеней распущенности… извини. Уверенность в друзьях. Знаешь, Риго, я только в труппе Лимпэнг-Танга начала расставаться со своей самой страшной и навязчивой привычкой — с сиротством…
Риго протянул руку и осторожно коснулся щеки Амариллис:
— Теперь у тебя есть дом; ты стала частью нашей семьи. И не кажется ли тебе, что круг твоей судьбы замкнулся — ты снова любимая, балованная дочь… вот приедем, загляни в сундук с подарками своего свекра — и убедишься в истинности моих слов.
— Любимая дочь — это хорошо… но меня все-таки не удочерили, не так ли? Я постараюсь не быть тебе в тягость, Риго, и не стеснять твоих привычек…
— Не говори глупостей. — Риго даже нахмурился, — Тысячи мужчин удавились бы от зависти, узнав о моем счастье, и, не колеблясь, отдали бы деньги — повесомее моих! — и титулы — погромче моего! — лишь бы занять место рядом с тобой… что там такое?
Риго открыл дверцу и в карету хлынули чернила августовской ночи, послышался лай собак и приближающиеся голоса.
— Это Озерки, селение рядом с поместьем. Скоро приедем. — и Риго улыбнулся.
— Это хорошо. — судя по лицу Амариллис, она решила держаться со спокойным достоинством, под каковым замечательно скрывается трусость. — Буду очень рада познакомиться с твоим дедом и родней.
— Не трусь. — Риго все отлично понял и на спокойное достоинство не купился. — Дед мой хоть и чудак, но детей не обижает… извини. Главное, не забывай восхищаться садом и по грядкам не ходи. А родственники… ничего особенного, так, дальние и нестрашные. Мы по приезде сразу спать отправимся, а утром я тебя всем представлю. Ну, вот и приехали.
Поместье «Серебряные ключи» купил дед Риго, Арчеш Мираваль, и именно из-за красот этого места он в свое время отказался от ратманской мантии — ей старик предпочел садовничий фартук.
От других богатых сельских усадеб Серебряные ключи отличал редкий по красоте сад, центром которого были два маленьких родника с целебной водой, обширная оранжерея, в которой ухитрялись выживать даже растения из Нильгау, и сам хозяин. В остальном — двухэтажный дом с просторной верандой, деревянная резная мебель, смешные грелки на длинных ручках, нелощеные, но приветливые служанки, простая и сытная еда, темнеющий в отдалении лес — все было вполне обычным. Чего опять же никак нельзя сказать о хозяине…
