Мы много говорим о жизни, а значит - мы много говорим о любви. Хотя никто не ведает, сколько нам еще ее осталось - этой жизни, а значит - любви. Нам бы еще жить да жить, а значит - любить, но если мы сейчас говорим о ней, то как бы вспоминаем об уже миновавшей жизни, а значит - о любви. Или же мы мечтаем о будущем, ибо настоящего - не существует, ведь именно в тот момент, когда мы о нем говорим - оно уже становится прошлым. Ход времени неумолим, ведь именно время без остановки вращает скрипучее колесо нашего существования, сменяя времена года, сезоны природных изменений и поколения людей Уходит и забывается все: жизнь, молодость, слава и богатство. Не уходит только любовь...
Любовь! Как часто мы впустую произносим это священное слово - так и не научившись понимать вкладываемый в нее смысл, не постигнув ее сути и не объяв ее масштабы. Мы говорим о любви настолько приземленно и обыденно, будто пытаемся вульгарно примазаться к самой вечности. Любовь - что это и где это? Увы, нам не дано понять того, как она возникает и почему не проходит вместе с жизнью, не отступает перед смертью и не знает пощады. Мы все ее вечные рабы. Любовь! Как легки твои касания и как тяжелы наносимые тобой увечья...
Ниуэ сражались бок о бок с Полуночными и разделили горечь их поражения. Белые псы испытали сильнейший шок, ибо они и помыслить не смели о том, что какие-то зарвавшиеся смертные сумеют разбить их обожаемых покровителей, завалив телами убитых эльфов оба берега полноводной Алларики, и почти сравняв их с Аррандейским мостом. Ниуэ впали в ужас, ведь на их глазах творилось нечто немыслимое. Но с фактами не поспоришь. Они видели, как пришедший с юга ветер - настоящая буря, несущая дыхание и песок пустыни, обездвиживал прославленных крылатых воинов, связывая их по рукам и ногам, бросая с небес на землю - прямо на копья не знающих пощады победителей. А те, кто уцелел под клинками людей, пал от ножей лайил - подобно мерзким шакалам рыскающих на поле боя и пирующих на многочисленных трупах. День битвы у Аррандейского моста стал закатом эльфийской расы...
И все-таки, некоторые из них уцелели. Отважнейшие бойцы клана и величайшие маги Полуночных, покинувшие свою Звездную башню - наподобие непробиваемого щита сплотились вокруг последней выжившей девушки из рода Повелителей мантикор, принцессы Эврелики - сжимающей в объятиях своего смертельно раненого возлюбленного. Зря не послушался король Арцисс своего мудрого друга - кузнеца Туррана, ушедшего к Зачарованному побережью. Предатель - так называли Туррана многие, но король его не осуждал, ибо понял - от судьбы не сбежишь. Жаль, он умер слишком рано и не успел узнать самое важное: какая магическая сила сумела вызвать из центра пустыни эти серо-серебристые тучи, напитать их песком и бросить на лучших бойцов его королевства, смяв их словно хрупких бумажных кукол? Неужели трусливые салладэ, некогда гостеприимно принятые в белостенном Блентайре, настолько утратили чувство благодарности и доросли до подобной мощи?.. Нет, это невозможно - им кто-то помогал!.. Но вот кто и почему?
Отбиваясь от наседающих противников и ощущая на себе липкие тенеты чужой магии, король тщетно взывал к богу Шарро и самим Неназываемым. Его не услышали... И тогда, уже будучи израненным и умирая, он вложил остатки своей энергии в то крохотное существо, что зрело сейчас под сердцем Эврелики - в своего будущего сына! А затем он произнес несколько напевных слов - обретших силу неотвратимого пророчества и вплел свою бессмертную душу в этот пришедший из Пустоши ветер, мечтая лишь об искуплении допущенных ошибок. Скатились по щекам четыре слезинки Эврелики, становясь частью королевского пророчества, а Арцисса поглотила вечная тьма. Но его смерть не пропала втуне, ибо впитав в себя частицу света - ветер Пустоши изменился, обретая разум, желания и волю. Выжившие Полуночные отступили на север, к Зачарованному берегу - ведомые Эвреликой и унося с собой мертвое тело Арцисса. Эльфы ушли - но ветер остался, жадно завывая вокруг стен Блентайра и намереваясь отомстить. Он подхватывал пригоршни песка и бросал их на городские крыши, с каждым годом все крепче сжимая удушающее кольцо голода, засухи и непогоды. Впитав в себя душу короля Арцисса, ветер стал Голосом Пустоши, злорадно наблюдающим за медленным угасанием своей бывшей столицы...
- Так не доставайся же ты никому, прекрасный Блентайр! - злорадно выпевал Голос, обретший собственный разум.
С тех самых пор Блентайр оказался обречен на смерть, а его жители начали выплачивать свой бесконечный долг крови!
Но ниуэ не ушли. Они не обладали бессмертием и мужеством своих покровителей, а поэтому не имели ни малейшего шанса преодолеть заснеженные северные равнины и неприступные горные пики. Победители полностью истребили мантикор, но - в последний момент, уже прочитав смертный приговор - пощадили Белых псов, ибо огромный, многоярусный город остро нуждался в сторожах и слугах. Впрочем, в этой нелегкой ситуации последнее слово осталось за новыми чародеями - дерзко занявшими покои своих свергнутых учителей. Маги схитрили - объявив ниуэ перебитыми, но на самом деле наложили на них особые заклинания, обеспечив таковым образом их вечную покорность и послушание. Отныне верные соратники Полуночных стали рабами человеческих магов, их подневольными шпионами и соглядатаями. А все упомянутое в полной мере относилось и к тому Белому псу, что корчился сейчас на полу подземного туннеля, сам не понимая причину происходящей с ним метаморфозы...
Я изумленно нахмурилась, рассматривая два сплетенных в клубок тела, перекатывающихся у меня под ногами. Оказалось, что это практически не возможно - вот так взять и сразу разобраться в оной мельтешащей путанице, состоящей из четырех, интенсивно пинающих друг друга ног и мелькания четырех, усиленно тузящих противника кулаков...
"Четыре ноги и четыре руки?... Стоп! - я ошеломленно подергала себя за ухо, надеясь что боль прояснит мой затуманенный непониманием рассудок. - Получается, сейчас передо мной находятся два человека? А куда же тогда подевался мой белый пес?" Хотя, скорее всего я была не права - называя их людьми, ибо из переплетения сих, сцепившихся в потасовке тел, до меня доносились отнюдь не нормальные человеческие голоса, а хриплое, гневное мяуканье, чередующееся со свирепым собачьим рычанием... Совершенно запутавшись и не понимая, что мне следует предпринять дальше, я набрала в грудь побольше воздуха и громко закричала:
- Приказываю вам угомониться! Приказываю именем Финдельберга-Законника!
Сама не знаю, почему я упомянула именно это имя, но мой призыв оказался неожиданно действенным. Переплетенный клубок распался, разделившись на два растрепанных и поцарапанных тела... Напрягая зрение в полутьме коридора, я присмотрелась к ним внимательнее...
