Ознакомительная версия.
— Новгородский ОМОН ещё ни перед кем не отступал, — вскинулся Литвин, но опомнился и надул щёки. — Допустим, возгоню я немытых обратно на болота или перевешаю, а кто дорогу делать будет?
— Из Озёрного Края пригоним. Только не рыбаков из Осташкова с их эффективными пацанами, а взрослых работных мужиков с бабами. Пусть селятся в пустые дома и детей заводят. Кроме того, селигерских в обязательном порядке надобно смешать с китайцами, их что-то много на финской границе развелось, тоже имеет смысл переселить. Я князю об этом вчера отписал. А мохнорылых помножить на ноль. Как только они завалят назначенного представителя государственной власти, у тебя сразу будет веский повод припомнить остальные грехи спартанцев и, по совокупности содеянного, зачистить село по полной программе. Самому же легче с разбойниками управляться, когда рассадника под боком не станет. Нет поддержки местного населения, нет боевиков. Нет боевиков — на земле мир, порядок, торговля и процветание. Закон жизни такой, улавливаешь?
Глядя, как Щавель фалует Литвина подписаться на голимую мокруху, Лузга чуял, что идея запала в душу сотника. Это было зерно, брошенное на удобренную разбойниками почву, которое непременно взойдёт и даст плоды.
Вехобитов ожидала жатва скорби.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ,
в которой Михан выбирает новую судьбу, его отлучают и сам он отрекается, а в дружине светлейшего князя Лучезавра возникает пополнение
На ночёвку остановились в Ведном, гостеприимной деревне Великого тракта, удалённой от Спарты на тринадцать вёрст. Самый большой постоялый двор не сумел вместить весь отряд, потому Щавель и Карп встали отдельно, а по соседству разместились дружинники.
После ужина Скворец отвёл Михана на собеседование.
— Слышал, ты хочешь в дружину вступить?
Литвин принял кандидата в трапезной за угловым столом у окна. Кроме сотника, в приватном разговоре присутствовали сидевший рядом Сверчок, да переминался с ноги на ногу Скворец, как понял Михан, поручители.
— Очень хочу, — не задумываясь, ответил парень.
— Экзамен придётся сдать. И потом пути назад не будет, — предупредил Литвин, подкручивая ус. — Из органов возврата в народ нет.
— Я готов! — заявил Михан. — Сделаю что угодно. В Тихвине бедовать сил нет, я туда всё равно не вернусь.
— Натворил чего?
— Отец у меня больно строг и повелителен, — признался Михан. — Не любит меня, хотя я у него первый сын. Говорит, что не готов продолжать его дело. Он мясник и всем забоем в Тихвине заправляет, а я кровь не могу пить, и от свежатины меня воротит.
— В дружине тоже кровь придётся проливать, — напомнил сотник.
— Я проливал. Но у вас людей жрать не надо, как Щавель учит. Я так не могу.
— Как же он учит?
— Что надо от достойного врага отведать печени или сердца, мол, оно силу даёт и полезные качества.
Ратники переглянулись.
— Вернёмся в Новгород, пройдёшь посвящение Отцу Небесному и очистишься, — сказал Литвин. — Ты веруешь?
— В Ктулху.
— Почему именно в дружине хочешь служить? В Великом Новгороде полно других мест хороших, где парень справный, вроде тебя, может себя проявить.
— В дружине почёт и уважуха от окружающих, дружинник имеет власть над быдлом, — осклабился Михан. — А где престиж, там деньги.
— Вот даже как, — сощурился Литвин, глядя на кандидата испытующе, проницательно и немного задумчиво. — Власть и деньги?
— Ну, да. Парень справный должен себя содержать, чтобы всё по достоинству.
— Честный ответ, ценю, — признал сотник. — Если бы ты сказал, что хочешь Родину защищать, народ охранять или с преступностью бороться, я бы тебя завернул. Дураки и хитрозадые нам тут не нужны. Но ты прямо сказал, что думаешь, и поэтому готовься нести службу. Испытательный срок пройдёшь в походе. Ребята на тебя посмотрели, говорят, парень ты крепкий. Выдержишь до возвращения на базу — примешь присягу и станешь полноправным княжеским дружинником, а пока зачислю в штат стажёром. Иди, попрощайся с боярином, ночевать будешь в отряде. Скворец, подбери ему снарягу и выдай штатное оружие. Теперь он в твоей десятке. Инициатива наказуема, Скворец, сам учи свой геморрой. Не научишь, я с тебя спрошу.
— Есть, — Скворец был доволен.
Оказавшись за дверью трапезной, он похлопал по плечу оробевшего Михана.
— Не боись! Чего не знаешь, научим, не хочешь — заставим. Кроме всего, будет у тебя инициация, это как клеймо на душе, чтобы никуда от нас не делся. После неё, даже если не пройдёшь испытательного срока, стажировка зачтётся и пристроишься в городскую стражу. Там таких полно.
— Я Щавеля упросил с собой взять, только так из дома отпустили. Не по родительской воле, практически, — запинаясь от волнения, зачастил Михан. — Я теперь ни за что не отступлюсь. За светлейшего князя всю кровь отдам.
— Вот и иди к Щавелю. Литвин за тебя с ним обговорил, но ты давай, шмотки забери.
Щавель занял комнату на четыре койки вместе с Жёлудем, Лузгой и Альбертом Калужским. Лузга чистил вехобитский пистолет, лепила копался в раскрытом сидоре, а командир примостился на постели, у ног его сидел раб Тавот и что-то плёл внимательно слушающему боярину.
— …Застава Ильича, за ней смерть.
Учёный раб замолк, когда отворилась дверь. Щавель поднял стылый взгляд на вошедшего.
— Зачем явился ко мне? — равнодушно испросил он, и Михан понял, что всё решено.
— Дядя Щавель, — выдавил Михан. — Меня сотник Литвин к себе в войско зовёт. Вернёмся, говорит, станешь дружинником.
— Дайте нам поговорить, — бросил в пустоту Щавель и присутствующие засуетились, подчиняясь воле командира. Даже Тавот заковылял на полусогнутых, первым сообразив, что разговор предстоит серьёзный. — Жёлудь, ты останься.
Когда они удалились, Щавель долго смотрел на стоящих рядом парней. Жёлудь, осунувшийся и как-то резко повзрослевший, разительно отличался от румяного Михана. Лучник был собран, сосредоточен и держался уверенно. Лечение солями пошло ему на пользу. Михан же был мятый и покарябанный. Ссадина на лбу от бодания стены, распухшее в китайский пельмень ухо. Очень ему в последнее время не везло с головой.
Щавель остановил взгляд на сыне мясника. Молодец потупился.
— Звали — иди.
— Я… Ты… отпускаешь?
— Ты так решил и я так решил, — обратного хода у командира не было. — Ступай. Только наворованное в склепе Бандуриной оставь.
Михана будто кулаком в живот саданули. Ноги ослабли в коленках, брюхо предательски заурчало.
— Я знаю всё, что вы натворили, и только обещание, данное твоему отцу, удерживает меня от немедленной расправы. Оно последний твой шанс получить прощение. Я пристроил тебя к делу, но больше на твои косяки глаза закрывать не буду.
Ознакомительная версия.
