— Я позову стражу, о безумный…
Поначалу Фархад беспокоился: восстанет ли зебб при виде тощей уродины? Однако беспокоился зря: между ног Кабихи не было волос, и розовый фардж соблазнительно шевелил голыми лепестками. Завидев показавшийся из штанов мужской рог, девка ахнула, а Фархад на всякий случай послюнил ладонь, увлажнил зебб, лег сверху и, помогая себе рукой, запихался в сладостное отверстие. Там оказалось сухо, тесно и весьма приятно. Приятнее, чем у господина Мубарека, кстати. Фархад поддавал бедрами, проникая все глубже и глубже. Зебб во что-то уткнулся, девка застонала, выгнула спину и вся сжалась. Засопев, Фархад толкнулся сильнее — и взломал печать.
— Разве халиф не просверлил тебя, о жемчужина? — тяжело дыша, спросил он.
Кабиха помотала взмокшей головой и выдохнула:
— Эмир верующих занимался мной сзади… как с гулямчонком…
Фархад довольно облизнул губы. И решил не давать Кабихе спуску: засунулся до конца, потом отодвинулся — и снова до отказа вошел в узкий, зажимающийся от боли фардж.
Одним словом, ему понравилось. Юноша даже решил, что попросит у господина разрешения самому выбрать рабыню. Ему нравились смуглые, пухлые девушки с большой грудью и широкими бедрами — такую он и представлял, занимаясь Кабихой.
Закончив с ней, юноша быстро вышел к Масуду и сказал:
— В полночь на Старом кладбище у мазара шейха Субайха.
Зиндж кивнул.
— Бандж не забудь дать — лучше ей спать во время столь опасного предприятия, — уже собираясь уходить, напомнил Фархад.
— На голове и на глазах, о изнывающий от любви храбрец! — улыбнулся евнух и подмигнул юноше.
Старое кладбище Харата,
полночь
Охая и поминая шайтана, две черных тени сгрузили сундук с верблюда и поволокли его к мазару.
Стоявший за полуобрушенной стеной Фархад поежился: орала какая-то ночная птица, а ветер посвистывал в обвалившемся куполе мавзолея над старой могилой.
Когда зинджи затащили груз в калитку, юноша выступил из укрытия. Масуд взвизгнул:
— Ты дерьмо и сын дерьма! Я едва не наделал в платье, о неверный мальчишка!
Фархад быстро пробормотал извинения и нетерпеливо кивнул на сундук — мол, открывайте.
Все еще бормоча ругательства, тощий евнух откинул скрипучую крышку.
Внутри среди атласных подушек лежала спящая Кабиха — бледная и неподвижная, как ханьская фарфоровая кукла. В лунном свете она даже казалась красивой.
Фархад облегченно вздохнул и кивнул. И вытащил из-за пояса большую флягу:
— Это ширави, почтеннейшие! Пробовали когда-нибудь?
Масуд и Рейхан заулыбались, сверкая белыми зубами на черных лицах — кто же откажется от такого угощения, к тому же дармового?
Прихлебывая, Рейхан наморщился:
— А еще говорят — царица вин! Да даже в лавке старого пройдохи Хунь-линя не подают такого дерьма!
И тут же опрокинулся на спину и захрапел.
Масуд уже лежал на земле и спал, широко раскинув ноги.
— Айютайский бандж, почтеннейшие, может испортить любой, даже самый изысканный вкус, — усмехнулся Фархад, прикрывая крышку сундука.
— Тащите их в мазар, — прозвучал за спиной холодный голос господина Садуна.
Айяры, ежась и настороженно посматривая по сторонам, ухватили евнухов за ноги и поволокли внутрь. Кафтаны и рубашки задрались, непристойно обнажая спины и животы, но никому до этого не было дела.
Мраморные плиты рядом с надгробием шейха были разобраны. Глубокая, локтей десять в глубину яма чернела неровным прямоугольником. По обе стороны высились отвалы перемешанной с камнем земли. Из ямы несло острым запахом свежеразрытой влажной почвы.
— Опускайте, — тихо приказал лекарь и кивнул на закрытый сундук.
Фархад дернулся, но возразить не решился.
Сопя и отдуваясь, айяры принялись опускать покачивающийся на кушаках деревянный ящик в яму. Вскоре оттуда донесся глухой удар о землю и скрежет — видимо, пара камней торчала. Бехзад и Джамиль покосились на господина Садуна и сбросили концы поясов в мрачно зияющее отверстие.
Похрапывающим зинджам замотали головы плащами и спустили в яму на их же поясах.
— Да примут Син и господин созвездия Овна эти души! — господин Садун поднял ладони в благоговейном молитвенном жесте.
И коротко бросил:
— Закапывайте, во имя Сина и созвездий!
Айяры подхватили лопаты и принялись быстро спихивать в яму землю. Сначала слышалось мирное сопение вперемежку с ударами камня о дерево, а потом сопение стихло. Остался только скрежет деревянных лопат и шуршание осыпающейся почвы.
Господин Садун молился долго — и опустил ладони, лишь когда айяры принялись, кряхтя, стаскивать на место мраморные плиты.
Потом господин лекарь обернулся к ежащемуся от ночной прохлады Фархаду:
— Что ты хотел спросить?
— Ничего, — опустил голову юноша.
И в самом деле, ничего. Звездам приносили бескровные жертвы. В дни праздников звездопоклонники водили по улицам украшенных цветочными гирляндами быков — ашшариты любили веселиться и на своих, и на чужих праздниках, и не видели повода не выпить, танцуя вместе с почитателями Сина.
Быка потом либо топили в Тиджре — подальше от посторонних глаз, либо сжигали — тоже подальше. Конечно, это было не по обычаю. Жертвы положено оставлять в прибое — чтобы их взял прилив, поднимаемый звездами и луной. Но ашшариты давно вытеснили племя Сина с приморских земель. Жертвы стали отводить в горы — в горах люди ближе к звездам и небу. В ледяном разреженном воздухе обреченные тихо засыпали на морозе. Особенно быстро отходили к богам дети. В родном городе Фархада, Артаде, община была бедной, но раз в пять лет скидывалась на жертву: обычно в неурожайный год горцы охотно продавали малолеток, которых не могли прокормить. Продавали, естественно, незаконно, — шарийа запрещал верующим торговать своими детьми. Продажными могли становиться лишь дети зиммиев-покровительствуемых и других неверных. Четыре года назад в доме Фархада месяц прожила маленькая безымянная девочка, которую вскладчину купили осенью. Отъедалась и радовалась жизни. Потом ее взяла к себе другая семья звездопоклонников — будущих жертв, радуя богов и звезды, откармливали и баловали все по очереди. В день зимнего солнцестояния девочку напоили маковым отваром и отвезли в горы. Она умерла тихо и безболезненно, глядя на огромные, как хрустальные светильники, звезды. С улыбкой на губах. Люди танцевали и праздновали, и отец тогда впервые дал Фархаду попробовать вино.
Однако теперь и в горах стало небезопасно — вероучительная полиция засылала патрули в самые дальние селения, и многих казнили за верность древнему благочестию. По варварским ашшаритским законам за принесение в жертву человека сжигали заживо.
