– Входите, входите же, благородный Бузург Умид.
– Господь да благословит этот кров, Габриэль! Вижу, ждал ты меня. Молодцом, молодцом!..
Ассасины ввели гостя. Лишь обостренная интуиция помогла Мелисанде узнать в нем Рошана. Лицо, походка, фигура – всё изменилось. Даже ростом он, казалось, стал меньше. Удивительное искусство перевоплощения!
Габриэль болезненно заморгал. Кийю он знал хорошо. Но вот беда: опять навалилась его старая беда. Лица людей стали дьявольскими рожами, а мир наполнили языки огня. А это значило, что ему грозит опасность.
– Что господин наш, а Кийа? Как поживает Старец Горы?
– Его здравие в полном порядке. Желаю тебе в точности такого же, Габриэль. – Ряженый окинул взглядом комнату: – Я что, не вовремя? У тебя франкская женщина.
– Это Мелисанда, дочь иерусалимского правителя. Она представляет короля Балдуина во всей его власти и силе. Вот только сомнительно мне: дозволено ли воину ислама заключать договор с женщиной?
– Отчего бы нет, Габриэль? – Гость взял со столика бумагу, пробежал ее взглядом. – Это ведь франки. У них всё не как у людей… – Бумага легла обратно на стол. Рошан повернулся к принцессе: – Можете подписать, госпожа. Теперь это не имеет никакого значения.
– Никакого, – подтвердил Габриэль. – Кроме того, что третье условие выполнено. Эй, кто там! Хватайте его!
Рошан даже не шелохнулся, когда ассасины повисли на его плечах. Кто-то сорвал с него чалму, у кого-то в кулаке осталась борода.
– Удивительная наглость, Рошан! – развел руками Габриэль. – Я ждал чего угодно, но не этого. Скажи ради Аллаха, зачем ты здесь? – Он брезгливо, двумя пальчиками поднял бороду гебра. – Неужели ты думал, что меня обманет этот маскарад?
– Твой человек, Зейд, перед смертью сказал, что ты хочешь меня зачем-то видеть. Он солгал?
– Нет. Он сказал истину. – Габриэль повернулся к ассасинам:
– Эй, свяжите его покрепче. Принесите вина и закусок, а сами отдыхайте. Аллах освободил нас от забот, подобно тому, как он это делает в пятницу.
– Хвала ему, ибо велик он! – нестройно отозвались ассасины. Мелко кланяясь, они ушли.
Габриэль опустился на ковер рядом с Мелисандой. Нетерпеливо побарабанил пальцами по столику:
– Нахальная девчонка, рыжий неуклюжий франк и Защитник Городов… Наверное, я сплю! – Он посмотрел на Рошана чуть ли не с мольбой: – Ну скажи, скажи, что за сюрприз ты приготовил? Так глупо отдаться в наши руки. Разве твоя жизнь не в моей власти?
Габриэль сделал знак. Мишель подал ему кинжал.
– Видишь это лезвие, гебр? Оно острее волосяного моста, что ждет грешников на пути в загробный мир. Скажи ради Аллаха: разве не могу я ткнуть им тебя в горло? А вот сидит глупая девчонка. И кто, скажи, помешает мне вырезать ей глаз?
Как ни отважна была Мелисанда, сердце ее дрогнуло. Один лишь Фаррох оставался спокоен.
– Кто тебе помешает? – переспросил он. – Да флорентийский кот. Часы мироздания идут бесшумно. Тиканье, бульканье, шорох песка – всё это нужно людям, чтобы придать вечности вещность. Всё-то мы хотим пощупать неизмеримое… Всё жаждем понюхать или попробовать его на вкус. Где-то в закоулках вселенной прячутся песочные часы с надписью: «Время удач Габриэля». Песок в них почти закончился. Последние песчинки соскользнули в узкое стеклянное горлышко. Их ждет отчаянное падение.
– Флорентийский кот? – Брови Габриэля поползли вверх. – Что это значит? Рошан?.. Принцесса?..
– Это значит, – четко разделяя слова, отвечала Мелисанда, – что ты, Габриэль, мерзавец и негодяй. Я предлагала честную сделку, но ты предпочел иной путь. Так получай же то, что причитается, и не жалуйся!
Удар! Звон!
Габриэлю показалось, что его ударили по запястью раскаленным молотком. Гулко задрожало оперение стрелы. Рука с кинжалом оказалась намертво пришпилена к столешнице.
– Ах, шайтан! – дернулся он. – Помогите!!
В доме поднялся крик. Насмерть перепуганный Мишель бросился к двери. Стрела воткнулась возле его ступни, заставив споткнуться.
– За флорентийского кота! – гремело повсюду. – За Мелисанду и короля!
Хрустнула рама. Аршамбо свесился с крыши с ножом в зубах. Прыжок – и храмовник оказался в комнате.
– Ага! Держитесь, сволочи! С нами святой Лонгин!
Габриэлю удалось наконец сломать пригвоздившую его стрелу. Он бросился к двери. Именно в этот миг коротышка Абдулла входил с подносом еды. Булочки, зловещие пирожки Юсуфа, чай. Всё это полетело на пол. Габриэль толкнул коротышку на нож Аршамбо, а сам бросился бежать.
– Стой, пес! – неслось ему вдогонку. – Кто бежит, тот сарацинская свинья!
«Живая свинья лучше дохлого пса», – подумал на бегу Габриэль. Ему удалось-таки получить нешуточную фору. Пока Аршамбо вытаскивал кинжал из умирающего Абдуллы, Тень уже выпрыгивал во двор. Следом, шаг в шаг, несся Мишель Злой Творец.
– Вы же не покинете меня, хозяин?! – завывал он. – Я ваш верный слуга!
– Нет, конечно. Сражайся за меня, слуга, и место в раю тебе обеспечено. Эй, сзади!
Мишель обернулся. За спиной его вырос Андре. Клинок метнулся к лицу ассасина и…
– Это мое ухо! – послышался вопль Злого Творца. – Эй, так нельзя! Я…
Что значило это «я», смог узнать только ангел смерти Азраил. Голова Мишеля кувыркнулась в пыльные заросли полыни. Андре же помчался следом за Габриэлем.
– Стой! Стой, мерзавец!
Повсюду звенели мечи. Жоффруа без промаха расстреливал с крыши ассасинов. Узнав, что Защитник Городов попал к ним в руки, батиниты утратили бдительность. Они забыли об ордене Храма.
И совершенно зря. Мессир Гуго де Пейн – не тот человек о котором следует забывать.
Аршамбо осторожно выглянул в дверь. Дом ходил ходуном; всюду дрались, кричали, стреляли. Откуда-то тянуло горелой кашей. Но на этаже ассасинов не было. Выражаясь языком моряков, сир де Сент-Аман оказался в центре бури, в ее мертвой зоне.
– Вы не ранены, сударыня? – вернулся он к Мелисанде.
– Благодарю, сир, нет. Но вот о Гуго и Рошане следует позаботиться.
Храмовник кивнул и принялся перерезать веревки на руках пленников. Гуго де Пюизе пыжился, как драчливый воробей. Выглядел он смешно и жалко, но Аршамбо со всей серьезностью поздравил его с освобождением принцессы. Так, словно все заслуги в этом деле принадлежали исключительно ему. Мальчишечье самолюбие – вещь серьезная.
Рошан смотрел на происходящее с изрядной долей иронии. Вскоре храмовник перешел к нему:
– Ты жив, бродяга! А я-то боялся, что ассасины порезали тебя в ремни. Являлся бы ты мне тогда во сне как святой Геминиан Аттиле.
– Я знаю Габриэля, – ответил Рошан. – Он любит поговорить. В нем умер прекрасный сказочник, собиратель историй.
– Думаю, сейчас он умер второй раз. Легче святому Себастьяну бежать с расстрельного столба, чем ассасину прорваться мимо Гундомара, Андре и Годфруа. Пойдем, посмотрим, как у них дела.
Побоище подходило к концу. Как ни крепилась Мелисанда, но на лестнице, заваленной трупами, ей стало дурно. Рошан первым сообразил, что происходит. Он подхватил девушку на руки и унес к открытому окну. Там принцессу вырвало. Гуго де Пюизе держался изо всех сил, но и ему, судя по тому, как он побледнел, приходилось несладко.
На улице царил ад. Воняло кровью, подгорелой кашей, изрубленной в клочья полынью. Повсюду валялись трупы ассасинов. С небесной выси на побоище взирало равнодушное солнце.
Гундомар, Годфруа и Пэйн де Мондидье азартно бились с последним из уцелевших. Исчерканное белыми шрамами лицо Ахмеда налилось кровью. Один против трех – он и не думал сдаваться, хоть и приходилось ему несладко.
– За все цветочные горшки, что ты разбил! – орал Гундомар, атакуя.
– За христианские святыни, что ты осквернил! – вторил ему Годфруа.
Пэйн всё не мог придумать, в чем обвинить ассасина.
– За… за… – бормотал он. Его осенило: – За спиной!
Ахмед оглянулся. Все трое тут же сделали выпад. Не тут-то было! Ассасин элегантно уклонился и запрыгнул на поломанную арбу, стоявшую у дувала.
