Ночной ветерок приятно обдувал ноги. Он же нес струйки песка. Песчаная дымка скрадывала расстояния. Вскоре Фелисина убедилась: до накренившейся колонны не пятьдесят, а целых пятьсот шагов. Местность, по которой они сейчас шли, плавно понижалась. Сама колонна (или что бы там ни было) стояла на холме. Геборий тоже заметил диковинный предмет, но ограничился своим обычным хмыканьем и прищелкиванием языком.
Когда до дерева или колонны оставалось не более сотни шагов, в небе появился серп луны. По молчаливому согласию Бодан и Геборий остановились и сняли мешки. Разбойник привалился к своему спиной, всем видом показывая, что диковинная колонна его не занимает. Геборий достал фонарь и огниво. Он высек огонь и зажег свечку, от которой обычно зажигал толстый фитиль фонаря. Фелисина даже не шевельнулась, чтобы ему помочь, а только с изумлением наблюдала, как ловко старик орудует культями рук. Подцепив фонарный крюк, Геборий встал и отправился к колонне.
То, что Фелисина издали приняла поначалу за дерево, оказалось громадным сооружением. Чтобы обхватить его основание, понадобилось бы не менее полусотни человек. Колонна была раз в десять выше человеческого роста. Изгиб начинался не у самого основания; на три пятых своей высоты колонна была прямой. Фелисину удивила ее поверхность: блестящая и какая-то… морщинистая.
Фонарь Гебория обнажил настоящий цвет колонны. Она была не серой, а зеленой. Историк остановился и задрал голову. Затем дотронулся культей до поверхности камня. Постояв еще немного, Геборий пошел обратно.
Послышалось бульканье воды. Это Бодэн пил из бурдюка, Фелисине тоже захотелось пить. Она протянула руку, и разбойник молча передал ей бурдюк. Сопровождаемый шелестом песка, Геборий вернулся и присел на корточки. Фелисина жестом предложила ему воды. Историк покачал головой. Его приплюснутое, как у жабы, лицо почему-то было хмурым.
— Ты так удивлен, как будто не видел колонн повыше, — нарушила молчание Фелисина. — А вот в Арене, я слышала, есть колонна вдвое выше этой, да еще и спиральная. Бенет мне рассказывал.
— Видел я ее, — отозвался Бодэн. — Повыше этой будет, верно. Но зато и потоньше. Эй, жрец, а эта из чего сделана?
— Из яшмы.
Бодэн равнодушно хмыкнул, однако Фелисина заметила, как на мгновение вспыхнули его глаза.
— Видал я колонны и повыше, и пошире.
— Помолчи, Бодэн, — сердито оборвал его Геборий. Историк обхватил себя руками. Поглядывая исподлобья на Бодэна, он сказал:
— Это вовсе и не колонна. Это палец.
Вместе с рассветом в окружающее пространство возвращались тени. Каменный палец поражал своим полным сходством с обычным человеческим пальцем. На яшмовой «коже» проступили морщинки, а «подушечка» была испещрена завитками узоров. Вскоре из сумрака появился второй яшмовый палец, который в темноте они приняли за скалу.
«Пальцы — часть кисти; кисть — часть руки, а рука — часть тела…»
Столь очевидное рассуждение почему-то пугало Фелисину, когда она глядела на каменные пальцы. Вот если бы здесь стояла громадная статуя. А так — только пальцы. Ни руки, ни тела.
Геборий молчал. Культю, которой он дотрагивался до яшмового пальца, историк запихнул в рукав, словно даже воспоминание о том прикосновении вызывало у него боль. Фелисина смотрела на знакомую татуировку и не могла понять: то ли ей показалось, то ли хитросплетения узоров действительно стали темнее и резче.
Бодэн поднялся и пошел ставить шатры. Он разместил их в тени каменного пальца, рассчитывая на то, что тень здесь продержится дольше. К яшмовой диковине разбойник оставался подчеркнуто равнодушным. Казалось, сейчас ему куда важнее закрепить края шатров железными спицами, которые он вдевал в латунные кольца.
Восходящее солнце принесло с собой веселый оранжевый цвет. Фелисина до сих пор не могла привыкнуть к яркости утреннего неба. Оранжевый цвет почему-то имел горький металлический привкус.
Когда Бодэн принялся за второй шатер, Геборий встрепенулся и встал. Он долго принюхивался, затем сощурил глаза и стал разглядывать небо.
— Клобук меня накрой! — прорычал историк. — Неужели мы этим не наелись?
— Ты о чем? — не поняла Фелисина.
— Буря принесла с собой отатаральскую пыль, — ответил бывший жрец Фенира.
Бодэн оторвался от работы. Он провел рукой по плечу и оглядел ладонь.
— Пыль почти осела, — сказал Бодэн.
— Все равно нам лучше забраться в шатры.
— Можно подумать, парусина нас спасет, — насмешливо возразила историку Фелисина. — Или ты забыл, как мы добывали эту дрянь? Она давным-давно отравила нас. Чего еще ты боишься?
— В Макушке у нас была горячая вода, и мы каждый день смывали с себя эту пыль.
Поддев культей лямку мешка с провизией, Геборий потащил его к шатру.
Фелисина заметила, что другая культя у него по-прежнему прижата к телу.
— Думаешь, водой можно отмыться от всех последствий отатаральской пыли? — продолжила спор Фелисина. — Почему же тогда все маги, работавшие на рудниках, умирали или сходили с ума? По-моему, ты говоришь какую-то чушь.
— Можешь сидеть здесь хоть до ночи, — огрызнулся старик.
Он залез в шатер и подтянул к себе мешок. Фелисина вопросительно поглядела на Бодэна. Тот пожал плечами и возобновил прерванную работу. Торопиться Бодэн явно не собирался.
Фелисина вздохнула. Она очень устала, но спать ей не хотелось. Если сейчас она заберется в шатер, то просто будет валяться без сна и разглядывать пятна на стенках.
— Лезла бы и ты внутрь, — сказал ей Бодэн.
— Я не хочу спать.
Разбойник по-кошачьи бесшумно подошел к ней.
— Мне ровным счетом плевать, хочешь ты спать или нет. Если останешься торчать на солнце, то потом вылакаешь больше воды. Это тебе понятно? Так что лезь внутрь, или я въеду тебе по заднице и затащу насильно.
— Будь здесь Бенет, ты бы…
— Нет больше твоего Бенета! — прорычал в ответ Бодэн. — Надеюсь, Клобук запихнул его поганую душу в самую глубокую яму.
— Сейчас ты смелый. А тогда попробовал бы встать против него.
Бодэн смотрел на нее так, будто она была мухой-кровосоской, попавшей в паутину.
— Попробовал, — с кривой усмешкой проронил он и отвернулся.
Фелисину вдруг прошиб озноб. Она рассеянно смотрела, как Бодэн подошел к другому шатру и заполз внутрь.
«Меня не одурачишь, Бодэн. Когда-то ты был бродячим псом, таящимся в городских закоулках. И теперь ты такой же пес. Закоулки исчезли, но в тебе ничего не изменилось. Ты признаешь только силу и власть. Будь Бенет сейчас с нами, ты бы терся о его ноги и преданно повизгивал».
