Яркие лучи полной луны, щедро проливавшиеся с небес, заливали серебристым светом небольшую поляну. В самом центре округлой поляны к небу стремился остроконечный шатер почтенного Астерса.
Сливаясь со стволом дерева на краю зарослей, Медноволосый Хорр, зажав в руке кусок просверленного коралла, зорким взглядом лесного жителя уткнулся в полумрак и обнаружил, что почтенный старец вовсе не собирается еще спать, а все еще сидит рядом со своим шатром. Глаза иннейца уже издали выхватили из тьмы со спины фигуру эливенера, неподвижно застывшую над огнем, мерцавшим в небольшом металлической очаге.
Охотник бесшумно подошел сзади, осторожно ступая подошвами мягких мокасов по упругой влажной траве. Обычно ни один лесной зверь не мог уловить такую походку, ни одна птица не тревожилась при его появлении.
Острое обоняние иннейца уже ощутило необычный аромат дымка, поднимавшегося над огнем. Древесный дым распространял вокруг чуть сладковатый, чуть терпкий запах, в котором Хорр мог разобрать ароматы можжевельника, кипариса, эвкалипта и свежей перечной мяты. Почему-то в этом смолистом дымке явственно различался и вкус пчелиного меда. Эливенер никогда не разжигал огонь из первых попавшихся дров, а всегда тщательно подбирал сухие ветки, сочетая разные поленья в зависимости от своего определенного настроения.
Но не успел вождь бесшумно дойти в темноте до шатра какого-то десятка шагов, как со стороны очага раздался скрипучий, чуть насмешливый голос:
— Медноволосый Хорр плохо себя чувствует? Какая-то незаживающая рана тревожит его? Старый шрам?
При этом, что поразительно, Астерс даже не оглянулся назад, а по-прежнему продолжал неподвижно сидеть спиной к роще. Хорр выступил из мрака и подошел к огню.
Можно было бы поклясться чем угодно, что старик не слышал, что происходит вокруг. Ни один мускул не дрогнул на лице, покрытом паутиной морщин, когда появился гость. Остановившийся безучастный взгляд равнодушно скользнул по рослой фигуре и уткнулся в колеблющийся свет.
Несмотря на то, что иннеец был еще сравнительно молод, многочисленные отметины уже, действительно, покрывали его крепкое тело. Следы звериных зубов и шрамы оружия противника, выпуклые рубцы ожогов и натруженные палицей мозоли. Все эти следы могли при желании много рассказать о его прошлом, и все они могли напоминать о прошлом застарелой болью.
— Нет, клянусь Духом Проливного Дождя, нездоровым я себя не считаю, — негромко отозвался Медноволосый Хорр. — Почтенный Астерс так искусно лечит ранения, что о шрамах никто из нас даже не вспоминает. Можно биться в любой схватке, а потом забыть о ней после врачевания у почтенного Астерса…
— Почему же тогда молодому вождю не спится в столь поздний час? — приветливо, но внешне нарочито равнодушно поинтересовался старец. — Все племя уже давно отдыхает. Все закончили свои дневные дела, и ваш Дух, Дух Проливного Дождя позволил каждому иннейцу отойти от трудов, чтобы постранствовать в приветливом мире сладостных сновидений. Что же случилось с нашим доблестным предводителем?
— Со мной произошло что-то невероятное! — нервно вскричал Хорр и порывисто опустился на массивную пальмовую колоду, торчавшую рядом с горевшим очагом.
Знахарь, словно не замечая взволнованного состояния ночного гостя, устало вздохнул:
— Тебе, наверное, очень сильно повезло в таком случае, всемогущий правитель. Хотя, может ты ошибаешься? На свете в наши дни осталось так мало невероятного…
— Все-таки со мной это произошло! — энергично подтвердил вождь. — Неужели ты мне не веришь!
Но Астерса эти горячие слова нисколько не тронули.
— Верю… верю… все это мелочи… — протянул он. — Все это пройдет, и пройдет очень быстро…
Эливенер нарочито неторопливо, не спеша заметил, вскинув голову вверх:
— Какая благодать там, наверху! Пусть молодой вождь обратится взглядом к полной луне и к звездной россыпи, раскинувшейся над головами!
Медноволосый Хорр даже едва слышно скрипнул от бешенства зубами, хотя сознание и подсказывало ему, что слепая ярость в этот момент просто бессмысленна. С таким же успехом можно было стараться голыми руками остановить лесную реку, сотни лет влекущую прозрачные воды в одном и том же направлении. Подобное случалось не впервые, его всегда поражала и раздражала та бесстрастность, невозмутимое спокойствие, с которым Астерс, как ему казалось, порой относился к бедам охотников.
Но управлять эливенером никто не мог. За все время никто не мог бы похвастать тем, что приказывал старому знахарю. Это было известно даже голозадым чумазым иннейским пострелятам, копошащимся около шатров.
Стиснув зубы, Хорр испустил из могучей груди вздох и все-таки вынужден был подчиниться. Голова его тоже задралась к темному небу.
— Небесная книга говорит о том, что духи посылают всем вам добрую ночь с благословенным дуновением Тайга, — тихим неторопливым голосом продолжил Астерс. — Хороший знак для каждого охотника… Что еще нужно вам для удачной утренней охоты, кроме парочки жирных гроконов и встречного ветра, относящего в сторону запахи голодных иннейцев? Все остальное не стоит ничего…
Седовласый врачеватель принадлежал к великому Братству эливенеров, Братству Одиннадцатой Заповеди. Главным в жизни для него были священные слова: «Да не уничтожишь ты ни Земли, ни всякой жизни на ней».
Он никогда не притрагивался ни к мясу лесных зверей, забитых охотниками в лесу, ни к рыбе, выловленной из многочисленных озер. Питался Астерс только разнообразными плодами, ягодами, кленовым сиропом и особыми, только ему одному ведомыми чудодейственными кореньями, которые он разыскивал в самых глухих уголках Тайга.
Внезапно старец резко опустил седую голову и уставился на юношу.
Крупные проницательные глаза, стремительно опустившиеся вниз, зорко сверкнули из-под густых, абсолютно белых бровей и испытывающе уперлись в молодого иннейца. В это мгновение Хорр почувствовал себя не очень уютно, у него внезапно возникло ощущение, что все тело, обтянутое плотной курткой из оленьей кожи, быстро просветилось вдоль и поперек невидимыми лучами, вырвавшимися из зрачков мудреца.
Юноша тоже взглянул на своего собеседника и невольно поразился перемене, которая произошла с лицом эливенера. Еще недавно, буквально несколько вздохов назад, казалось, что он совершенно отстранен от жизни, что его потухший взгляд бессмыслен буравит какую-то точку в пространстве.
Но стоило ему только сбросить маску, как выражение лица мгновенно изменилось. Взгляд сразу сконцентрировался, и старческое лицо подобралось, приобрело необычайно волевой, одухотворенный вид.
