— Нашла коса на камень, — расквитался с Сиеной Чико. — Возвращайся на восьмерку, это уже граница, переходи на «Циклопа».
Д’Аскент надула губки и положила машину в резкий вираж.
— А может, ты слишком высокого о себе мнения? — сказал ван дер Крёге, надевая очки внешнего обзора. — Может, ты вовсе не такая уж неотразимо привлекательная секс-бестия, что каждый мужик, который автоматически не полезет на тебя, — по меньшей мере пидор или евнух?
Она выпрямила курс, сняла темные очки и взглянула на Петера ангельски-голубыми глазами.
— Но, милый мой, я действительно сексуальная бестия, неужто не знал?
Чико принялся напевать какую-то неприличную песенку. Ван дер Крёге, покачав головой, надел очки, отгородившись от гипнотизирующего взгляда Сиены.
— Когда ты дубасишь себя молотком по колену, а нога не дрыгается, так ты о чем подумаешь? — спросила она ван дер Крёге, глядя через боковое окно на залитый лучами Джоплены Дракон.
— Заткнись.
Ван дер Крёге, блуждая равнодушным взглядом над желтой пущей Дракона, пережевывал истину слов д’Аскент. Сама об этом не думая, она сказала нечто очень важное, сформулировала вывод, к которому постепенно приходил и сам Петер: Мухобой попросту лишен человеческих рефлексов. И дело тут не в человеческих, морально позитивных реакциях, то есть проявлениях жалости, умении сочувствовать и так далее, что дает основание называть данное существо человечным человеком, и не о человеческих эмоциях, то есть слабостях и недостатках. Дело в том, что о Мухобое вообще трудно было сказать что-либо однозначно категоричное, поскольку его намерения и поползновения оставались неизвестными и никто не мог быть уверен, что именно на самом деле он имел в виду под данным словом либо данным действием. Вероятно, будь на его месте кто-либо другой, такую наглую таинственность восприняли бы как глупое комедиантство — в нем же, с его двумястами двенадцатью сантиметрами роста, лицом, подобным посмертной маске, и угрюмым взглядом, было столько же общего с комедиантом, сколько у Сиены с монахиней.
Дракон раскинулся под ними сотнями квадратных километров чуждой жизни. Это была пуща. Название его пошло от формы на карте: дракон с раскинутыми крыльями. Зарегистрированное излучение говорило о происходящих там крупномасштабных «неспонтанных» ядерных преобразованиях — неглубоко под поверхностью Дракона бушевали природные ядерные реакторы. Ван дер Крёге и Чико летали над пущей, пытаясь с помощью «Циклопа» точно установить их положение, размер и мощность.
— Если хочешь знать, я вообще этого не понимаю, — проговорила д’Аскент. — Многое я в состоянии уразуметь, но духи и Мухобой — это уже явный перебор. Во что мы играем, в какой готический роман? Это Моррисон, чуждый спутник чуждой планеты чуждого солнца. Какие духи, Господи? Все тут, похоже, спятили, а уж Клаймор — больше остальных.
— Ну прямо-таки слышу голос Розанны, — буркнул Петер.
— Так слушай ее внимательнее, потому что она, похоже, умная женщина.
— Не знаю почему, но мне казалось, что именно женщинам удается проще освоиться с ситуацией, они как-то легче примиряют противоречия.
— Вот именно: противоречия.
— Не лови меня на слове. Я не о том. Ведь я тебя, Сиена, знаю. По правде-то, тебя интересуют вовсе не сами духи, а антураж. Будь это привидения в каком-нибудь шотландском замке, ты бы первая кинулась фотографировать эктоплазму и науськивать медиума; но поскольку все происходит на чужой планете, то тебя увлекает абсолютно иное мифотворчество, а в нем нет места ночным кошмарам, привидениям и Мухобою. Я же, в свою очередь, не в состоянии понять именно такие рассуждения. У тебя в мозгу возникли какие-то искусственные блокады. Ежели ты на Земле считаешь вероятным существование целого сонма сверхъестественных явлений, непостижимой в обыденной жизни сферы духа, то я, ей-богу, не знаю, почему ты так изменяешься, пройдя через Проход. Есть экзорцисты, есть шаманы, есть йоги, есть ясновидящие, есть медиумы, есть одержимые. Все это «зона человека». Но ведь в космосе существует не только человек. И они — или, по-твоему, Чужаки — не могут, не имели, не могли иметь своих верований, своих предрассудков, более или менее справедливых? Чего ради мы должны быть исключением? А? Ну а теперь подумай сама — почему тебя удивляет Мухобой? Одни интересуются вуду, другие коллекционируют засушенные черепа охотников за головами в Новой Гвинее, а он — специализируется на магии Чужих. Ну, давай найди тут, черт побери, какое-нибудь противоречие!
— Ну-ну, не нервничай, дорогой, злость вредит красоте.
Он невольно рассмеялся:
— А, иди ты!
Она похлопала его по плечу:
— Где можно записаться в фанклуб Мухобоя?
— Я нашел очень хорошую поляну, от почвы едва кило-беккерель, — сказал ван дер Крёге, решительно сменив тему. Он вывел изображение на обзорное стекло и снял очки.
— Спускаемся, Чико? —- спросила Сиена.
— Я бы перекусил малость, — признался гаитянин, и д’Аскент начала маневр посадки.
В эллипсоидальной поляне было по большой оси метров пятьдесят; Сиена мягко снизилась, повернула двигатели на девяносто градусов и опустилась отвесно в самом центре. Грунт здесь был слегка волнистый, небольшие пологие холмики покрывали бледно-голубые квазицветы. Они вышли, потянулись. Д’Аскент стала привычно обходить машину, высматривая повреждения. Чико вытащил из люка набор походной посуды и автоматическую кухоньку, загруженную обедом.
Ван дер Крёге поставил свой стульчик в тени крыла, уселся поудобнее, вытянул ноги, нацепил на нос зеркальные очки, похлопал по карманам, нащупал телефон, вынул его, включил.
— Ну и что? — спросила Сиена, появившись с другой стороны машины.
— Глухо, — вздохнул Петер. — Не понимаю я, ведь, теоретически рассуждая, сигнал должен был бы пройти. Нет, надо будет приволочь сюда с Земли пару ракет и вывести стационарные спутники.
— Для начала рассчитай, не сдернет ли их Гендрикс, — посоветовала Сиена, сбрасывая курточку. — Если это вообще возможно, тут. ведь уравнение нескольких десятков масс, а нам нужны очень жесткие и очень высокие орбиты.
— В крайнем случае установим коррекционные, на время нашего пребывания здесь горючего наверняка хватит.
— Какая у Моррисона первая космическая?
— Блинчики или пирожки с курицей? — вклинился полуголый Чико, манипулируя у кухоньки.
— Давай курицу.
— Мне тоже, — решила Сиена, переставляя свой стул так, чтобы целиком уместиться в тени крыла.
— Хм... что-то около двух километров в секунду, — сказал Петер, постукивая себя телефоном по подбородку.
