Конан, Зенобия и Просперо были единственными, кто уцелел в утреннем сражении. Сейчас они отдыхали в заброшенной хижине, что стояла в лесу на самой окраине Бельверуса.
– Ради Крома, как не хватает здесь старины Пелиаса с исцеляющим снадобьем! – говорил Конан. – Помню, когда месяц назад мы бились со стигийскими колдунами, волшебное варенье Пелиаса вмиг излечило все наши раны!
– Вот уж в самую точку попал ты, государь, – сказал Просперо. – Ты знаешь, я побывал в разных баталиях, но такого боя, как сегодня, не припомню. Как будто на нас ополчились все негодяи разом!
– Да, – добавила Зенобия. – Сначала воины этого свирепого шаха, потом немедийская стража, затем наемники. А после них…
Голос королевы задрожал.
– Хотел бы я знать, кто были те синие демоны, что едва не утащили меня в свою Преисподнюю! – мрачно буркнул Конан.
– Они за минуту перебили не менее полусотни воинов с мечами и кинжалами!
– Но и они хотели взять меня живьем! Все жаждали захватить меня в плен, как будто я – не человек, а ценный приз, что разыгрывается на рыцарском турнире!
– Если бы не та мумия, что упала с крыши, этот приз достался бы синим колдунам, – отметила Зенобия.
– Еще одна загадка. Что-то я не припомню такого друга. Так или иначе, эта мумия или кто там вместо нее проткнула синего колдуна горящей головешкой! И тотчас исчезла…
– Дьявольщина какая-то… Спаси нас, Митра, от козней Зла, – вымолвил Просперо. '
И, словно в ответ на мольбы генерала, снаружи раздался низкий зычный голос:
– Выходи, киммерийский вор! Я выследил тебя! Сдайся добровольно, и тогда мы, так и быть, сохраним жизнь твоей немедийской шлюхе!
Конан вспыхнул, схватившись за меч.
– Остановись, дорогой! – воскликнула Зенобия. – Это шах Рустам-Мамед!
– Знаю, – буркнул король. – Гирканские собаки нипочем не отвяжутся, пока не отправишь их на корм демонам. Я уже как-то объяснял это тебе. Просперо осторожно выглянул в окно.
– Пресветлый Митра! Да их не меньше сотни! Откуда у шаха такая армия?
– Бьюсь об заклад, он собрал всех негодяев Бельверуса, – ответил Конан.
Длинная стрела вонзилась в дерево рядом с головой генерала. Просперо быстро отступил от окна.
– Чего же ты медлишь» варвар? Или ты струсил? – продолжил зычный издевательский голос. – Выходи! Может, желаешь, чтобы мы подпалили эту дохлую хибару?
Тяжело вздохнув, Конан поднялся.
– Я иду, Зенобия. Хотя бы вы с Просперо уцелеете. Прощай, крошка…
Но Конан не успел сделать и шага, как в одну секунду все вокруг вдруг потемнело, и земля задрожала под ногами. Люди в хижине услышали переполненные ужасом истошные, нечленораздельные вопли. Затем долгий хныкающий смех, ни в чем не похожий на человеческий. И другие звуки, от которых кровь стыла в жилах: хриплые, сдавленные крики, хруст разрываемых костей, какое-то чмоканье, хлюпанье и хихиканье и довольный квакающий вой. Затем все стихло, и тьма рассеялась. Наступила мертвая, зловещая тишина. Первым очнулся Конан.
– Кром и Митра, что это было?!
– Ты действительно желаешь это знать? – визгливо вскричала Зенобия, и Конан ужаснулся: взгляд ее глаз был почти безумным!
Просперо сидел как пришибленный; киммериец крепко пихнул его в бок.
– Пойдем, генерал, глянем, что там стряслось.
– Не оставляй меня одну! – взмолилась Зенобия.
– Ради Крома, девочка, посиди здесь! Я догадываюсь, что мы увидим. Тебе на это лучше не смотреть.
– Нет, я хочу! Я в конце концов твоя жена! – Мужество постепенно возвращалось к прекрасной королеве.
Ожидания Конана оправдались: все пространство вокруг хибары представляло собой сплошное кровавое месиво. Куски человеческих тел валялись тут и там, и с них стекали последние капли крови. Тела были не просто раздроблены, но разорваны на части и измельчены; самыми крупными частями были те редкие головы, которые остались целыми. В одной из них Конан опознал Рустам-Мамеда: вот как закончил свой жизненный путь однорукий шах…
А посреди побоища, плотоядно ухмыляясь, высился долговязый красноглазый демон. Шарики коричневой слизи с шипением сползали с его массивного тела.
– Тебя жду, варвар, – хриплым, басистым голосом произнес демон.
Увидав монстра, Зенобия тихо взвизгнула и прижать к мускулистому телу мужа. Благородное лицо Просперо побелело. Один лишь Конан сохранил хладнокровие.
Твоя работа? – спросил он монстра, выразительно мотнув головой в сторону побоища.
– Не-а, – осклабился демон. – Ребята Зука постарались.
Конан не знал никакого Зука, но знакомиться с ним у него не было никакого желания.
– Я посланец, – продолжил между тем монстр. – Тебе надлежит следовать за мной, варвар.
– Знаешь что, тварь, катись-ка ты обратно в преисподнюю! Я не последовал за этими и за тобой не пойду, урод. Можешь звать своего Зука, но я и с места не сдвинусь!
В красных зрачках демона отразился страх.
– Так нельзя, – обиженно промямлил он. – Приказано взять тебя живым.
Конан рассмеялся и встал в боевую позицию.
– Ну что ж, возьми, если сможешь! За сегодняшний день ты не первый, кто пытается сделать это!
Демон нерешительно шагнул к Конану, но тут же остановился.
– Так нельзя, – повторил он. – Тебе надлежит следовать за мной, варвар.
– Но я же не пойду, ты, красноглазая бестия! Так и передай своим хозяевам: Конан не пошел со мной! Понял?
– Ладно, – буркнул покладистый демон и скрылся в сизом дыму.
– Что за чертовщина… – начал было Просперо, но тут все трое, не сговариваясь, нервно рассмеялись.
«Безголовые бестии»
Тезиас тяжело переживал бессмысленную гибель двоих монахов. Синие Монахи были единственными существами в мире, желавшими ему добра. За несколько дней, что он провел в их обществе, карлик успел по-настоящему привязаться к своим новым слугам. Они как будто стали частью его самого, как люди становятся частью Творца. Действительно, одно то, что он создал (или создаст?) их, Синих Монахов, доказывало божественную силу Великой Души. А ему, маленькому человечку, лишенному человеческих радостей и прежнего имперского величия, так нужно было хоть чем-нибудь гордиться…
Синие Монахи были для него больше чем слугами. Тезиас никогда не думал, что будет нуждаться в друзьях и советчиках; верные монахи заменили ему тех и других. А Брахо, – благородный, гордый, всезнающий, – мог становиться одновременно чутким, мягким, добрым, опекающим своего хозяина так, как заботливая мать опекает беспокойное дитя. Когда Тезиасу было плохо, когда жуткая Болезнь Разума вновь посещала могучий мозг Великой Души, Брахо всегда был рядом, всегда успевал помочь, всегда находил нужные слова, чтобы успокоить карлика, и в словах этих никогда не повторялся. В часы, когда голова бывшего Бога была ясной, они могли подолгу беседовать на любые темы – о науке и политике, времени и власти, судьбе человека и сущности бытия. Магистр был великолепным собеседником: он умел слушать и слышать, соглашался с хозяином, когда тот был прав, и спорил, когда эмоции одерживали верх над здравостью рассудка Великой Души.
