такое отлично чувствуют, так что близняшки своими в компании не стали.
Впрочем, это никого не расстроило. Борю и Веню устраивало общество друг друга, их родители тоже не особо стремились налаживать связи в Журавлевом конце. Семья свила свое уютное гнездышко в глуши, до прочего дела им не было.
Наездами Жорины провели в деревне три лета, считая от постройки дома. В прошлом июне один из близнецов упал с крыши. Зачем и как он туда забрался, никто так и не понял. Может, на спор, но это уже не имело значения. Приземления Веня не пережил, сломал шею.
Его мать, Валентина, красивая, холеная женщина, сорвалась в депрессию. Никого не подпускала к телу, перестала есть и пить, не давала похоронить ребенка. После третьего обморока супруги ее муж обратился за помощью к соседям.
Анастасия Николаевна лично изготовила зелье для безутешной матери. Веню хоронили в закрытом гробу. Не только из-за вывернутой шеи. Тело держали в доме, да по июньской жаре...
Валентина перестала выходить за пределы забора, и Борю не отпускала от себя. Все внешние дела и покупки взял на себя Олег, глава семьи. Через месяц после похорон первого сына почерневший Олег снова появился на крыльце старой ведьмы.
Боря просто не проснулся тем утром. Чего стоили мужику вторые похороны подряд (не про финансы речь), сложно вообразить. Валентина, похоже, окончательно утратила связь с реальностью. После всего Жорины уехали: Олег буквально впихнул воющую жену в машину.
На годовщину Олег приехал один. Выглядел плохо, до деревни добирался, похоже, на перекладных, общественным транспортом. Анастасия Николаевна предположила, что дела у него пошли не очень, потому как голова была занята другим. Горе придавило.
— Я пропустила его отъезд, — завершила рассказ о семейной трагедии вящая. — Жаль их. И ушедших, и тех, кто остался с этим жить. А с домом после того, как Жорины съехали, стало... непонятно. То птиц дохлых у забора найдут, то чья-нибудь животина пропадет. Пошли шепотки. Я ходила, смотрела. Хладно и горестно, так скорби в доме столько приключилось. Запретила всем приближаться без нужды и особенно соваться внутрь. Постоит домина, все само уладится со временем.
— Яре тоже запретили? — скептически выговорил я. — И как, сработало?
— Ей много дозволено и мало дадено розги, — нахмурилась бабушка Яры. — Удумала она на храбрость испытать себя да приятелей. Испытала...
— И теперь вы решили кардинально подойти к решению проблемы, — озвучил я посыл, с которого весь разговор и начался. — А почему вы сами не...
— Мертвое, — перебила меня ведьма. — Не по мне. Мне бы живое удержать, порядок в округе. Взялась бы, куда деваться, да тут ты...
— Такой красивый, — уже я ее перебил, не сдержался.
— Добрый молодец, ликом красен, сутью ярок, — чуть заметно усмехнулась вящая. — Выжги дом. Огонь очищает. Я в долгу не останусь. Слово даю.
Наверное, я бы согласился. И не для получения преференций от ведьм, а ради здоровья детей, душевного и физического. Реально, Мишка тоже трясся бы сегодня в ужасе, не утяни мы его с собой на посиделки у костра.
Меня остановили искорки: легкие ало-золотые просверки перед глазами на последних репликах Анастасии Николаевны. Конь огнегривый давал понять, что не все, говоримое ведьмой, истина. Мир Ночи не лжет, однако, можно умолчать о какой-нибудь мелочи или чуточку сместить акценты.
— Мне нужно подумать, — дипломатично сообщил я. — День-другой. Посоветоваться. Тянуть с решением не стану, равно как и суетиться.
Вящая стиснула рукоять трости так, что пальцы побелели.
— Со светлой-пресветлой тетенькой? — холодно спросила Анастасия Николаевна. — Яра про нее сказала. Ты кого в наш край привез, десница пламени?
Замялся. Что не так с Ташей? Я всю дорогу ее как раз за ведьму держал, только не втянутую в ковен и потому... Неиспорченную, что ли.
— Так ты и сам не знаешь, — глухо посмеялась ведьма, точно ворона закаркала. — Тем интереснее.
— Рад, что угодил, — вернул ей смешок.
— Не тяни с моей просьбой, племянник Демьяна, — вящая совсем ушла от обращения по имени. — Не тяни. Кто знает, кого следующего туда занесет помериться отвагой?
Как мысли про Мишку прочитала ведовка старая!
Разговор она сочла оконченным, и удалилась. Я же пошел будить Арктику, потому как одна голова хорошо, а две лучше. Три (с подключением к вопросу еще и Кирилла) — уже Змей Горыныч.
Антонова загрузить проблемой я решил потому, что без объяснений он не поймет, почему должен держать в поле зрения племянника, не пускать того к сверстникам. А Миша наверняка будет рваться, хотя бы для того, чтобы узнать, как у тех прошла ночная вылазка.
— Надо проверить дом, — как-то так вышло, что мы все втроем пришли к общему мнению, Таша его просто первая озвучила. — Своими глазами посмотреть. Удачно, что мы захватили фонарики.
Это она так намекала на свою способность зреть незримое да сокрытое. Согласился: я так тоже могу, но мне обязательно нужно через истинный огонь глядеть. Тогда как у Бартош это функция по умолчанию.
Фонари — это исключительно Ташина инициатива. Она прихватила в поездку парочку еще тех осветительных приборов, что мы под Инженерным замком использовали. Налобные фонари тогда доказали свою удобность.
— А я? — огорчился Кирилл. — Снова стеречь? Андрей, что за дела?! Я же лучше собаки!
— Лучше, — приободрил я соседа. — Утащи его в лес на весь день или к этому вашему Велику на великах. Нагуляй парня так, чтобы к вечеру упал и уснул без задних ног. Вот так ему точно будет не до глупостей.
— А я в течение дня, если ты не против, навестила бы пострадавших детей, — Бартош вперила в меня требовательный взгляд; можно подумать, я бы ей запретил. — Если получится, немножко успокою и подлечу их. А там кто-то из них, возможно, вспомнит, что их так напугало.
У меня к ней был вопрос, который давненько стоило задать. И озвучил я его, когда мы вернулись из дома Антоновых.
— Таш... — я вздохнул, прикидывая, как лучше сформулировать. — Тут местная ведьма спросила, кого я привез. И я не нашелся с ответом.
— Недоделку ты привез, — горько высказала Бартош. — Помнишь, как я силы лишилась?
Кивнул. Сестру она с того света вытянула, излечила от лейкемии.
— Когда с твоим огнем сила начала возвращаться, — ее взгляд потеплел. — Я начала
