Он тяжело выдохнул, и гримаса недовольства исказила черты его великолепного лица, когда он накинул капюшон на голову, чтобы хоть как-то уберечь себя от прожигающего ока.
— Диалоги детально заносятся в книги, скрепленные замками и печатями, и хранятся в особом архиве. Книги нельзя сжечь, бумага не горит, и не одно орудие не сможет пробить замок на запретных скрижалях. После собеседования с испытуемыми, выносится решение о принятии их в черные гарнизоны или же в обычную армию на службу к Императору. Здесь есть выходцы из нижних слоев и из достопочтимых родов, однако с самого своего омовения и посвящения, они служат одной цели и равны друг перед другом. Они будут одинаково следовать закону, равно получать наказания и трофеи в знак побед, и никто не вступиться за них.
— Посмотри, — говорил Асир, кивая головой в сторону человека, к которому был прикован ее взгляд, — он один из сильнейших здесь. Никогда еще не видел, чтобы его кто-то мог ранить или достать скрытыми в одежде кинжалами. Неуловим, словно огонь и ветер.
И она смотрела на него, на игру златых спиралей свивающихся в странные украшения на чарующей восточной маске с диковинными узорами цветов и хищных птиц, орнаментными восточными вставками черного оникса и изумруда, на темный кафтан, чьи полы вздымались при мощном потоке горячего ветра, словно крылья пепельного феникса, на сверкающее прозрачное стекло мечей в сильных руках. Женщины и мужчины, что выжили после страшной бойни, вставали в стройные ряды, образуя идеальные шеренги, гордо выпрямляя спины и поднимая головы. Те же, кто силился подняться, опираясь на окровавленные ладони и клинки, упирающиеся тонкими, искривленными остриями в мрамор, тяжело дышали и пытались вытащить из тел ножи соперников, которыми были ранены. К ним спешили целители, чтобы обработать полученные ранения, но что-то в их фигурах, в опущенных плечах и поджатых белых губах, в опустошенных глазах и скованных лицах было такое, что пугало даже ее, пережившую столь много кошмаров.
— Видишь тех, с кем стоят врачеватели в белых рясах, — шептал Асир, раскручивая указательным пальцем веер, и голубые ветры воронкою сбивали хладные потоки, отчего стекающая со стен вода разбивалась, и разлетающиеся капли превращались в бирюзово-синий лед. И Айвен обратила взор на людей в плотных светлых одеяниях, что полностью скрывали их тела, невозможно было даже распознать фигуру и возраст, не говоря уже о лице, спрятанном за льняной вуалью, испещренной иероглифами златой вышивки.
— Сейчас их раны будут обрабатывать целебными мазями, перевязывать, некоторых отправят в госпиталь при дворе. Раны очень быстро заживут, им дадут всего пару дней для восстановления, однако, они все равно будут наказаны за проявленную слабость на тренировочном поле. Они не поплатились сегодня за ошибки в своем умении жизнями, но могут лишиться ее завтра. Их готовят в такой строгости, чтобы они смогли выстоять против высших господ и не страшились вступить в мертвый город, заполненный ночными тварями и их прислужниками в образе людей, что обманом проникают в безумное сознание человека. Как и противиться встречи с людьми вроде тебя, — Асир перевел на нее свой холодный взгляд, любуясь строгим профилем и прекрасным телосложением женщины. Струящиеся карамельные волосы обливались охристым светом поздней осени, темно-красного оттенка кленовых листьев, и локоны блестели точно светло-шафрановые бутоны цветов липового дерева, и тонкие пряди обвевали розоватые губы, нежные щеки, скрывая за взвесью длинные и густые ресницы. Если бы в ее глазах зародился блеск, который обитает в человеке, полный наслаждения жизни, то он сам бы мог пасть перед ней на колени, вымаливая крупицу нежности, но глаза ее были темны и пусты, невыразительны.
— Они убьют тебя, не колеблясь, но для многих это не малое испытание, ведь им ты кажешься обычным человеком, — признался он, резко закрывая тяжелый веер, и могучая волна ветра вздыбила хрустальные воды, отчего те усеяли дождем кроваво-красный мраморный пол на площади, усеянный цветами мака и георгина. Шум волны и ветряного вихря привлек внимание человека, чьи клинки омывали струи искусственно-воссозданного дождя, отчего по острому лезвию заскользили розоватые полосы, крупными каплями задерживаясь у острия, в кружевных резцах, чтобы слезою пасть в озеро крови. И тогда он поднял свой золотой взор, и Айвен пронзило, словно кристальной стрелой. Она почувствовала боль в самой сердцевине своего существа, и ей стало трудно дышать, настолько, что она покачнулась, ощутив, как заскользили стопы по горячим плитам, что обтекала струящаяся вода. Жгло, все тело обжигало кипятком, а драгоценные камни горели внутри плоти. Камни сверкали фиолетовым и яшмовым, мистическим васильковым и аспидно-синим, темно-красными огнями, а перед ней были его медовые глаза, очертания великолепной маски и темные волосы, что опадали на плечи, словно тени на стенах, пытающиеся сокрыться от восходящего солнца. Его спину опалял зрачок огненного солнца, и даже его черные кожаные одежды становились золотыми под натиском кипящего пламени, поднимающегося за широкими плечами мужчины. Она не видела ничего вокруг себя, лишь его облик, и лицо, к которому жаждала в жадности прикоснуться, почувствовать тепло кожи под пальцами, дыхание на своих волосах. И если она сделает шаг вперед, то сможет опереться о его грудь, прижаться к нему ладонями, ощущая тепло солнца, что раскрывало за его спиной огненные крылья. От одной мысли ей хотелось плакать, и в то мгновение, когда она прильнет к нему в раскате огнива, то обретет полное счастье. Но ее правое запястье обожгло ледяным огнем, и она распахнула свои глаза, в страхе осознав, что стоит одной ногой над пропастью, и под белоснежные атласные юбки забирается горячий ветер, облизывая кожу, согревая от хлыщущей морозной воды. Мышцы натянулись, и рука обмерла в железных тисках его холодных пальцев, когда она почувствовала прикосновение опускающейся мужской груди спиной, и горячее дыхание обдало теплом в основании шеи, когда серебряные локоны его длинных волос обволакивали ее испуганное и застывшее лицо. Асир крепко удерживал девушку за талию, прижимая к себе, пока кончики пальцев стоп ее висели над губительной вышиной.
— Тихо, — шутливо шептал он у самого ее горла, когда клыки его зубов задевали бьющуюся голубую вену, отчего нервная обжигающая дрожь охватила позвоночник, воспламеняя места, где он прикасался к ней своей кожей. Его глаза потемнели, в глубинах заискрился свет сиреново-прозрачного халцедона вечерней тихой озерной глади, и стылые жемчужные брызги раскалывались о высокие горные утесы.
