Ознакомительная версия.
Потом — еще, еще…
Он обсыпал адамантами голову, шею, плечо и руку навьей твари. Сыпал старательно, со всех сторон. Алмазы уже не могли коснуться чернеющих ран. Все раны были покрыты прозрачной пузырящейся массой. Но новые кристаллы липли к ней, словно мухи на мед, и в ней же растворялись один за другим.
Бурлящая пленка, закрывала и обволакивала отчлененную часть Кощея. Затем пленка утолщилась, уплотнилась, обратилась в корку. Корка начала твердеть. Всякое движение под ней замедлялось. А вот и остановилось вовсе. Рука навьей твари больше не шевелилась. На лице застыло неподвижное выражение. Замороженная ярость, залитая в форму ненависть, вырубленная в камне злость.
Арина не переставала читать заклинания. Гречанка, брызжа слюной, выплевывала их, как бесноватая. Раз за разом. Снова и снова. Без передыху.
Прозрачный сгусток округлился, чуть вытянулся. Подрагивающая еще, недозастывшая сверху желеобразная субстанция принимала форму кокона. Или яйца. Под тяжестью заклинаний покрывалась гранями. Чудовищное давление незримых сил мешало и спрессовывало Кощеевы плоть, кровь и кость с затвердевающей алмазной жижей.
На глазах Тимофея рождался новый кристалл. Огромный. Прозрачный. С гладкими широкими гранями и темной сердцевиной. Не было только матовых знаков предостерегающей надписи.
Кристалл оформился окончательно. Готово! Но…
Крысий потрох!
Тимофей бросился к сползающимся ошметкам Кощея. Опоздал. Снова. Совсем немного. К хребту и грудной клетке приросла правая половина тулова с правой рукой.
Теперь тело навьей твари было разделено лишь на три части. Нижняя, средняя и уже заключенная в прозрачный саркофаг верхняя.
Верхняя лежала неподвижно. Две другие норовили то подобраться одна к другой, то прильнуть к яйцевидному кристаллу. Что так, что эдак — хорошего мало. Если срастутся останки, не утратившие еще способности двигаться, Кощей будет разделен только на две части. Если же какая-нибудь из них коснется саркофага… Тимофей уже видел, как при соединении частей целого раскалываются оболочки магических самоцветов.
— Не дай им соединиться! — прокричала Арина.
Он кивнул. Он все понял. Он постарается. Он не даст. Пусть ворожея колдует спокойно. А уж за двумя подвижными кусками он как-нибудь уследит.
Тимофей отпихивал и отбрасывал сползающиеся части друг от друга, успевая при этом собирать адаманты и осыпать бессмертную плоть сверкающим дождем.
Дело шло. Гречанка творила волшбу над средней частью Кощеева тела. Соприкасаясь с кровавыми ранами и черной сукровицей, алмазы плавились, растекались по темной коже. Вскоре и этот кусок тулова с прижатой к груди правой рукой твари был надежно заперт в яйцевидном саркофаге.
Затем древняя магия спрессовала и упрятала под толстой граненой коркой нижнюю часть Кощея. Согнутые в коленях ноги касались пятками ягодиц. В разорванном чреве кольцами свились вдавленные внутрь и плотно утрамбованные потроха.
Тимофей толкнул третий кристалл ногой. Откатил подальше от двух других. Так, на всякий случай…
Все было кончено. Да, кажется, теперь точно все.
Арина присела на только что сотворенный кристалл-саркофаг, отбросила с лица взмокшие волосы. По обнаженному телу гречанки стекали грязные струйки пота.
Руки женщины повисли безвольными плетями, ладони легли на сверкающие грани. Пальцы оглаживали самоцвет, словно нащупывали что-то. Прикрыв глаза, Арина дышала тяжело и хрипло. Должно быть, запирающая волшба дорого стоила ворожее.
Тимофей тоже вдруг почувствовал, насколько сильно он вымотан. Руки дрожат, ноги как ватные. И меч кажется таким тяжелым. Даже вид обнаженной гречанки, которая вроде бы не так давно вскружила ему голову, нисколько не возбуждал. Все-таки сказывалось пережитое напряжение.
Ничего, он отдохнет… Теперь-то на отдых время есть.
Тимофей бросил меч.
Арина вскинулась было, открыв глаза на звяканье стали, но быстро успокоилась. Задумавшись о чем-то, посмотрела невидящим взглядом сквозь Тимофея.
Тишина. Молчание.
Он еще раз оглядел три кристалла-саркофага. Улыбнулся. Да, недолгим оказалось пробуждение навьей твари. Освещавшие залу колдовские огни отражались от широких гладких граней — несокрушимых, прозрачных и девственно чистых.
— Здесь нет предупреждающей надписи. — Тимофей кивком указал Арине на кристаллы. — Ты сможешь ее нанести?
— Зачем? — Гречанка подняла на него уставшие карие глаза.
— То есть как зачем? — опешил Тимофей.
Ворожея пожала плечами:
— Предостережения больше не нужны.
Тимофей нахмурился:
— Почему?
— Потому что я и без них знаю, чем грозит единение целого, — вяло усмехнулась она.
Нехорошо… Тимофей нутром почувствовал: что-то здесь неладно. Не так что-то. Не так, как должно бы быть.
— Да, теперь ты знаешь это, — осторожно начал он, — но другие…
— А что другие, Тимоша? — ласково перебила она.
Тимоша? Когда колдунья называла его так в прошлый раз, дела обстояли очень-очень скверно. Смутная тревога нарастала.
— Арина, ведь не только ты…
— Только я! — Тихий голос гречанки вдруг зазвенел с неожиданной силой.
Она поднялась с кристалла. Нет — вскочила. Резко и быстро, будто под голым седалищем колдуньи распрямилась тугая пружина. Колыхнулись обнаженные груди, слипшиеся волосы мотнулись из стороны в сторону, словно боевой бунчук на татарском копье. Лицо Арины исказилось.
— Отныне только я буду хозяйкой этих артефактов! Только я стану владеть их силой! Я, и никто другой!
Крысий потрох! Ну почему так паршиво выходит-то? Казалось ведь уже, все славно завершилось, а тут…
— Скорее, она будет владеть тобой, — процедил Тимофей. — Если еще не завладела.
— Мною овладеть не так просто, Тимоша, уж поверь. Если я сама того не захочу.
— А если захочешь?
Закинув голову назад, Арина заливисто рассмеялась. Ворожея смеялась долго и громко. Ее смех злил и раздражал Тимофея. Так смеются, когда не хотят никого слушать и ничего слышать.
— Нужно разделить и спрятать Кощеевы останки, — хмуро сказал он. — Спрятать в надежные места, подальше друг от друга.
— Нужно? Спрятать? — истерично хохотнула она. — Кому это нужно, Тимоша? Мне — нет.
Тимофей сокрушенно покачал головой. Магический кристалл, на котором колдунья просидела-то всего ничего, дал ей силу, но, похоже, забрал разум.
А что будет дальше?
— Арина, — начал он, стараясь говорить с гречанкой как с капризным ребенком, которого нужно успокоить, не прибегая к насилию, — разве случившееся ничему тебя не научило?
Ознакомительная версия.
