Заковыляла вперед, рассматривая причудливые картинки, запечатленные на стенах. Большинство из них Герте понравилось. Как раз в духе ее любимых родных саг. Морские чудовища, нападающие на людей. Здорово.
Встав в величественную позу, актриса процитировала монолог Фреи из трагедии Киксена «Валькирия»:
– Чу, Одина я слышу приближенье!
Не знаю, будет ли его соизволенье,
Но змия я сего к его ногам сложу
И, верно, тем его я милость заслужу!
А вот эти картинки так вообще отпад. Такое и в журналах для мужчин не часто встретишь. Натуральное садо‑мазо. В духе ниппонской анимации, к которой Герта пристрастилась в последнее время.
Девушка, обвитая многочисленными щупальцами непонятного страшилища, бьется в экстатических судорогах. По ее закатившимся под лоб глазам, открытому в крике рту и выгнутому в сладострастной конвульсии телу можно судить, что она на вершине блаженства. Да, знали же древние толк в любви. Не то, что нынешние мужики. Вырожденцы! Обабились все как один.
Герта грустно вздохнула, отчего ее потрясающая грудь едва не выпрыгнула из топика.
– Помоги… – прошелестело из угла.
Кинодива от неожиданности чуть не упала в обморок. Но вовремя рассудила, что благодарные зрители все равно не оценят, а потому предпочла просто взвизгнуть:
– Ой!
И вслед за этим еще раз, уже погромче и понатуральнее:
– Ай! Ай‑ай‑ай!
– Кто здес‑сь? – прошипел тихий голос.
– А ты кто? – ответила вопросом на вопрос Грендель, которой неведомо почему не было страшно.
– Подойди‑и с‑с‑сюда‑а.
– Ага, нашел дуру! – возмутилась свейка. – Тебе надо, ты и иди!
Сама же для пущей уверенности подобрала с пола булыжник.
– Я не могу… Ранен…
– Врешь!
– Птилай'йи никогда н‑не врут‑т…
– А птилай'йи – это кто? – заинтересовалась актриса и таки пошла на голос.
Пройдя несколько футов, уперлась в некое подобие ванны. Сделанная из камня, она доставала Герте по грудь. Так что для того чтобы рассмотреть, что же находится в этой купели, кинодиве пришлось привстать на носочки.
Ванна на несколько ладоней была заполнена водой, в которой возлежало странное существо, похожее одновременно на человека и земноводного. С перепончатыми лапами, жабрами и широким лягушачьим ртом, с громадными вытаращенными глазами…
Актриса, занятая во время штурма «Титаника» глубоководными общением с кавалером, пропустила самое интересное. Ко времени же ее посадки в шлюпку все трупы жабоидов были уже сброшены за борт.
– Надо же! – хмыкнула она. – Везет мне на мужичков. Один лохматик, другой вот зелененький. Вот только не первой молодости.
Человек‑лягушка и впрямь был весь сгорбленный и морщинистый – видать, прожил невесть сколько лет.
– Дед, а дед, – окликнула его дива. – Тебе и впрямь так хреново?
– Да, – разлепил бледные губы птилай'йи.
– А давай вместе на воздух, а?
– Нет с‑сил‑л.
– Так я помогу! – с готовностью предложила домина.
– Пос‑с‑с‑той‑й… Ты добра‑а‑йа‑а… Не то, ш‑ш‑то Пр‑ред‑дат‑тель…
– Предатель? – удивилась свейка. – Кого ты имеешь в виду?
Волна боли прошла по всему телу глубоководного.
– Он… он… обману‑у‑ул нас‑с‑с… Обещ‑щ‑щал‑л отдат‑ть с‑сос‑суд‑д…
Час от часу не легче. Предатель. Сосуд. У Герты голова шла кругом от обилия свалившихся на нее эмоций и информации.
– Слушай, бледно‑зелененький, давай так. Я тебя отсюда вытащу. Мы вместе отыщем кого‑нибудь, и ты расскажешь им все по порядку.
– Н‑не п‑перебив‑ва‑ай‑й… Этот с‑с‑сос‑ссуд‑д‑д… Он мош‑ш‑шет укротит‑т‑ть Хоренну.
– Какого такого хрена?
– Хоренну… Ос‑стров‑в…
– Не понимаю, – пожала плечами актриса. – Зачем укрощать какой‑то остров? И где этот таинственный сосуд вместе с не менее таинственным предателем?
– На ко‑рабл‑ле.
– Те‑те‑те, – передразнила. – Да где тот корабль? Наверное, уже давно на дне морском. Ладно, губастенький. Загостились мы тут с тобой. Давай выбираться.
Она забралась в ванну и, обхватив старика под мышки, попыталась приподнять его. Птилай'йи издал болезненный стон.
– Ух, и тяжел ты, дедуля! Помог бы кто, а?
И так, на всякий случай, ни на что не надеясь, завопила что есть мочи:
– Помогите! Помоги‑и‑те‑е!!!
К ее глубочайшему удивлению в стене образовался проем и в нем показалась… лохматая и остроносая собачья морда.
– Кто здесь? – спросила псина по‑латыни.
Вслед за головой в щель просунулась вполне человеческая фигура, и Герта с облегчением узнала вновь пришедшего:
– О лохматик! О мой герой! Ты явился, чтобы меня спасти!
С радостным воплем Герта выпрыгнула из каменной купели, бросилась к кинокефалу и повисла у него на шее.
Из‑за ее спины донесся протяжный вопль:
– Пр‑ред‑дат‑тель… С‑с‑сос‑суд‑д… Йа‑йа‑а‑а‑а…
Освободившись от цепких рук киноактрисы, сыщик подбежал к мраморному резервуару. Там, навалившись грудью на бортик, стоял во весь рост древний жабоид. В остекленевших, мертвых глазах его застыл гнев, смешанный с ужасом.
Правая рука глубоководного была вытянута вперед. Средний из трех пальцев указывал на что‑то или кого‑то.
Быстро осмотрев тело, сыщик заметил на нем две или три явно смертельные раны, сочившиеся голубоватой слизью. Видимо, это последнее усилие стоило птилай'йи жизни.
Лайер оглянулся назад. Туда, куда указывал мертвец.
У прохода, освещаемые лучами местного солнца, стояли его спутники: Уриил Айсберг, Сай Тояма и Уркварт Север. Крепыши‑гоблины не смогли протиснуться сквозь узкую щель.
Так кого же имел в виду человек‑лягушка, упомянув предателя! И что это еще за таинственный сосуд!
Надо бы порасспросить актрису. Не набиться ли к ней на чашку кофе? Как‑никак, сама назвала Криса своим спасителем…
Глава двадцатая
ЧАШКА КОФЕЮ
Погода была отличная, ясная. Небо оставалось белесым, как в пустыне. Море казалось расплавленным фиолетовым стеклом, раскачиваемым мелкой мертвой зыбью. В вышине проплывали редкие облака – белые и пышные.
Хотя по календарю стояла ранняя весна, казалось, что уже пришло знойное лето. Ибо в какую еще пору года солнце может быть таким неподвижным, закатно‑оранжевого оттенка, рождающим где‑то в глубинах мозга давящее ощущение чужого места.
«Титаник» по‑прежнему куда‑то плыл на спине невероятного живого существа – то ли бога, то ли просто древней твари. Один в бескрайнем океане. Ни единого признака кораблей, ни тем более суши.
Правда, нельзя сказать, что море так уж безжизненно. В подзорную трубу можно было разглядеть идущих вслед за Хоренной дельфинов. Не похожих на привычных по Средиземному морю – фиолетовых, как и окружающее их море, в несколько раз больше своих сородичей с Геба. Бока и животы светлые, с зеленым блеском, хищно, по‑змеиному извивающиеся тела, гребнистые плавники.
