– Вы думали, я не обращу внимания на вазу в своем кабинете? По-моему, общепринято, что цветы дарит мужчина, а не наоборот. Вы, как всегда, ставите меня в неловкое положение.
Я поняла и улыбнулась:
– По-моему, вы сами ставите себя в неловкое положение. Ну что вам стоило сделать вид, что вы ничего не заметили?
Он с наигранным равнодушием пожал плечами:
– Ну, вопреки устоявшемуся мнению, не все неловкие положения так уж неприятны. А букет – лишь знак моего восхищения вашим нестандартным мышлением.
Судя по всему, господин Жерон уже успел рассказать про сегодняшнее заседание. Это, конечно, совсем не тот комплимент, который я бы хотела получить, но ничего не поделаешь. К тому же, если вспомнить о языке цветов – ромашки не так уж плохи.
– Осторожнее, господин Клаус, я вас не узнаю. Где ваша всегдашняя осмотрительность? Девушкам с нестандартным мышлением и богатым воображением нельзя говорить подобных фраз, – рассмеялась я.
– Иначе что? – не смутился фабрикант.
– Иначе они могут решить, что вы в их власти, и попытаться воспользоваться этим в собственных корыстных целях.
После этой фразы вся атмосфера резко переменилась: не было уже той легкости и игривости. Господин Клаус вдруг замер, будто одеревенел, и более серьезно, чем следовало, спросил:
– А у вас, значит, теперь остались только корыстные интересы? – и ушел, не оставив мне даже времени на ответ. Что за невозможный человек!
Я покосилась на ромашки – вот и поговорили. Так поневоле начнешь верить в язык цветов.
Господин Клаус продолжал изредка наносить мне визиты, теперь уже каждый раз не забывая приносить с собой цветы. Сначала братья очень бурно реагировали на его появления, не давая мне прохода своими шуточками. Затем, уяснив, что букет – это единственная вольность, которую позволяет себе фабрикант, с недоумением смотрели ему вслед. А когда за все лето положение вещей не сдвинулось ни на миллиметр с отправной точки, и вовсе стали заключать пари на то, что ему надо от нашей семьи. Пожалуй, можно сказать, что и во мне произошли точно такие же изменения: от робкой надежды через полное непонимание к неясным подозрениям.
– Точно, – подбодрила однажды Алисия, – еще через полгода окажется, что он просто присматривался к вашему дому, чтобы его выкупить, а цветы для отвода глаз.
– Ты действительно так думаешь? – обреченно спросила я.
– Боги, нет! Господин Клаус достаточно умен, чтобы понимать, что в этом случае, ты не только убьешь его собственноручно, но еще и прикопаешь именно в том саду, из которого он носит свои цветы, – добрая подруга помолчала секунду. – Все это выражаясь фигурально, конечно.
– Спасибо, хоть не буквально.
В таком положении ничего не оставалось, как только снова с головой окунуться в сельское хозяйство. Лишив сэра Бэзила возможности притязать на покупку наших земель и назначив леди Раду на должность мэра, я с непростительной наивностью полагала, что обезопасила поля от главных вредителей – людей. Не тут-то было!
«В память о прошлых заслугах» (и в расчете на новые) катонцы согласились дать несколько своих работников для наставления наших батраков в сложной науке ухода за марью, чтобы я не потеряла половину урожая еще до прихода осени. В первый же день подобного обучения ко мне пожаловали три катонца (из тех кому, как сказал старик-сторож, необходимо поближе познакомиться с местными реалиями) и в один голос заявили, что работать с нашими селянами невозможно. По их словам, всех греладцев воспитывали кошки (страшное оскорбление в Катоне): нет, наши батраки не пытались залезть на марь и не ловили в поле мышей. Просто катонцы считают кошек своевольными и неподдающимися дрессировке животными, а для страны, где дисциплина и подчинение стоят на первом месте – это непростительный изъян.
Ну а самое забавное, что сразу после переселенцев ко мне пришли наши батраки и тоже в голос (хоть и чуть более эмоционально) сообщили, что работать с этими безмозглыми иноземцами выше их сил.
– Они заставляют нас…, – пробубнил простодушный детина, выдвинутый товарищами вперед, как самый красноречивый.
– Что, неужели, работать?! – притворно ужаснулась я.
– Работать – само собой. Так эти изверги, лешим поцелованные, заставляют работать как они!
– Усердно?
Селянин посмотрел на меня обиженно:
– Нет, точь-в-точь как они. Вот Микула: он левша, а они все равно ругаются, чтоб он нож в правой руке держал!
Мне стало не смешно. Кажется, столкновение культур приобретало довольно острые формы.
– Так…, значит, завтра я иду с вами.
– Куда? – оторопели мужики.
– В поле, конечно!
Есть вопросы, которых не решить, сидя в четырех стенах.
На следующее утро я поднялась раньше обычного, напялила на себя дурацкую шляпу с широкими полями, чтобы не щеголять потом облупленным носом, и отправилась наблюдать за обрезкой мари. Работа была уже в самом разгаре: мое «пораньше» в сельской местности не котировалось. В ожидании конфликтного инцидента прошло не более получаса. Вот один из катонцев переменился в лице, заметив очередное нарушение, и над полем вместо привычного окрика потянулся пронзительный, противный до зубовного скрежета свист. На месте наших батраков я бы предпочла любую брань этому отвратительному звуку.
Судя по виду, мужик, на которого налетел строгий иноземец, был совсем не прочь увидеть, как тот проглотит свой свисток. Он даже бросил на землю два ножа для обрезания листьев мари и с суровой решимостью смотрел на переселенца.
– Тихо-тихо-тихо! – я едва успела подбежать и вклиниться между ними, широко раскрыв руки. Сложно сказать, кто из двоих больше нуждался в защите, но зная характер земляков, в первую очередь лучше отодвинуть подальше батрака. – Что здесь происходит?
– Он работает двумя ножами, – четко, без тени эмоции ответил катонец.
– Скажите этой каменной собаке, что так быстрее! Я не собираюсь из-за него до полуночи торчать на этом поле, у меня еще баня не достроена! – заорал из-за моей спины работник. – И пусть подавится своей свистелкой!
Так, дальше приводить его выкрики не стоит: правописание таких слов я не проходила.
– Прекратить истерику! – побольше твердости в голосе и веры в то, что за подобные фразы не достанется и мне. Согласитесь, на свете нет ничего хуже и унизительней мужской истерики. – Если специалист говорит, что нельзя работать двумя ножами одновременно, то на это есть причины. Ведь, правда?
Катонец скрестил руки на груди и сделался действительно как каменный. Вот уж кому истерики незнакомы. Но, если поразмыслить, полное отсутствие эмоций – тоже не бог весть какой подарок.
