— Быстрого воссоединения? — Все верования вкладывают в слова свой смысл. Крисп решил удостовериться, что правильно понял слова Дигена. — А что такое быстрое воссоединение?
— То, к чему уже близок я, — ответил Диген. — Добровольный отказ от плоти, чтобы освободившийся дух вознесся к Фосу.
— Ты имеешь в виду уморить себя голодом? — В тощей шее Дигена еще осталась капля сил, и он еле заметно кивнул. В сердце Криспа медленно просочился ужас: он представил, как Фостий превращается в живой скелет подобно священнику-фанасиоту. Как бы они с ним ни ссорились, пусть даже Фостий мог оказаться не его сыном, но такой судьбы Крисп никогда бы ему не пожелал.
Диген зашептал фанасиотский гимн. Желая выбить из него чопорность святоши, которую он сохранял даже перед лицом приближающейся смерти, Крисп спросил:
— А знаешь ли ты, что Ливаний использовал магию школы Четырех Пророков, чтобы скрыть местонахождение Фостия?
— Он проклят амбициями, — ответил Диген. — Я знаю их след; я распознал их смрад. Ливаний болтает о золотом пути, но Скотос наполнил его сердце жаждой власти.
— И ты якшался с ним, зная, что он, по вашим понятиям, злодей? — Это удивило Криспа; он полагал, что священник-ренегат установил для себя более жесткие стандарты. — И ты продолжаешь утверждать, что идешь по светлому пути фанасиотов? Разве ты не лицемер?
— Нет, потому что амбиции Ливания помогают распространению доктрин святого Фанасия, в то время как ваши доктрины лишь еще больше возвеличивают Скотоса, — заявил Диген. — А у нас зло превращается в добро, ущемляя темного бога.
— Так искренность обращается в выгоду, — сказал Крисп. У него уже давно создалось впечатление, что Ливания больше волнует сам Ливаний, чем светлый путь. В каком-то смысле это делало ересиарха еще опаснее, потому что он мог вести себя более гибко, чем убежденный фанатик. Но с другой стороны, это и ослабляло его: фанатики, благодаря силе своих убеждений, могли иногда заставить своих последователей переносить такие трудности, перед которым спасовал бы обычный здравомыслящий человек.
Крисп немного поразмыслил, но не смог придумать другого вопроса о Фостии или еретиках. Тогда он повернулся к Заиду и сказал:
— Выжми из него все, что сможешь, о бунте в городе и тех, кто в нем участвовал. А затем… — Он смолк.
— Да, и что затем, ваше величество? — спросил маг. — Мы так и позволим ему умирать до самого конца, которого уже недолго ждать?
— Я охотнее отрубил бы ему голову и водрузил ее на Веховом Камне, — угрюмо ответил Крисп. — Но если я сделаю это сейчас, когда он выглядит так, как выглядит, то у городских фанасиотов появится новый святой мученик, а мне такого вовсе не нужно. Пусть он лучше умрет и тихо исчезнет; если благой бог пожелает, вскоре о нем попросту забудут.
— Ты умен и жесток, — пробормотал Диген. — Твоими устами говорит Скотос.
— Если бы мне показалось, что это именно так, то я в то же мгновение сошел бы с трона и сорвал с головы корону, — ответил Крисп. — Моя задача в том, чтобы править империей настолько хорошо, насколько это в моих силах и способностях, а затем передать ее наследнику, дабы он поступил так же. И в мои планы не входит Видесс, раздираемый религиозной враждой.
— Уступи правде, и вражды не станет. — И Диген вновь зашептал гимны.
— Наш разговор бессмыслен, — заявил Крисп. — Я скорее стану строить, чем разрушать, а вы, фанасиоты, — наоборот. Я не желаю, чтобы вы спалили всю страну, и не желаю, чтобы жители убивали себя из набожности. Если в империи никого не останется, другие народы попросту украдут все, что мы строили столетиями. И пока я жив, такого не допущу.
— Если владыка благой и премудрый пожелает, — сказал Диген, — то Фостий окажется человеком более разумным и истинно набожным.
Крисп задумался. Предположим, он вернет сына, но тот окажется твердолобым фанатичным фанасиотом. И что тогда? «Если подобное произойдет, — сказал он себе, — то хорошо, что у меня три сына, а не один». Если Фостий вернется фанасиотом, то проживет остаток дней в монастыре, и неважно, отправится ли он туда по собственной воле, или против нее. Крисп пообещал себе, что не отдаст империю тому, кого больше привлечет ее разрушение, а не укрепление.
Однако об этом настанет время беспокоиться, если он когда-либо вновь увидит Фостия. Крисп повернулся к Заиду:
— Ты хорошо поработал, чародейный господин. Зная то, что ты узнал сейчас, ты теперь с большей вероятностью сумеешь установить, где находится Фостий.
— Я приложу к этому все усилия, — пообещал маг.
Кивнув, Крисп вышел из камеры Дигена. К нему подошел начальник тюремщиков.
— Можно спросить, ваше величество? — Крисп удивленно приподнял бровь и выжидательно промолчал. — Тот священник уже близок к своему концу, — продолжил тюремщик. — Но что нам делать, если он вдруг передумает помирать и потребует, чтобы его начали кормить?
— Думаю, такое вряд ли произойдет, — ответил Крисп, потому что не мог не уважать целеустремленность Дигена. — Однако ежели он этого захочет, то пусть ест; ведь не я морю его голодом, а он сам этого захотел. Только сразу сообщите мне.
— Вы захотите снова его допросить? — спросил тюремщик.
— Нет. Ты меня неверно понял. Этот священник — государственный преступник, изменник. Если он желает казнить себя своим способом, то я не возражаю. Но если ему не хватит решительности довести дело до конца, то он встретится с палачом сытым.
— Ага, вот как? Хорошо, ваше величество, ваша воля будет исполнена.
В более молодые годы Крисп ответил бы ему чем-нибудь резким, вроде:
«Попробуйте только не исполнить». Сейчас же, гораздо более уверенный в своей власти, он зашагал вверх по лестнице, даже не обернувшись. До тех пор, пока тюремщик понимал, что невозможен любой другой результат, кроме исполнения воли императора, Крисп получал то, что хотел.
Халогаи, дожидавшиеся возвращения Криспа на улице, заняли свои места вокруг него и двух телохранителей, сопровождавших императора по тюрьме.
— Хорошие ли новости, твое величество? — спросил один из северян.
— Во всяком случае, достаточно хорошие, — ответил Автократор. — Теперь я знаю, что Фостий был похищен, а не убит, и более или менее представляю, где он находится. А удастся ли его вернуть… что ж, время покажет. — «А также, каким он станет человеком после возвращения», — мысленно добавил он.
Охранники радостно крикнули, и их басовитые возгласы заставили некоторых прохожих обернуться — какая, интересно, новость оказалась столь доброй? Кое-кто удивленно восклицал, увидев Криспа без обычной свиты зонтоносцев, другие поступали так же при виде халогаев. Эти жители севера — высокие, красивые, мрачноватые и медленно говорящие — никогда не переставали восхищать видессиан, которые почти во всем были им противоположны.
