на месте, мне помогает соседний боец тролль, придерживая меня трёхпалой лапой с длинными толстыми пальцами. Высокий, метра два, из рта на вытянутом лице торчат два длинных острых клыка. Но если у орков они смотрят вверх, то тут прямо, сантиметров на десять. Откуда здесь тролль, да ещё и судя по цвету кожи – тёмно-синий, африканский, а не индийский. Смотрю на него вопросительно, хотя сейчас не до этого.
- Папашка мой, на олимпиаду в восьмидесятом приехал, обрюхатил мамку, а она из местных была, да укатил к себе в Уганду. – он улыбается и вижу во рту множество острых зубов. – Так что я нашенский.
Киваю ему, говорит он и правда чисто на русском, ни намёка на акцент. Хотя чего я удивляюсь. Дети у людей и троллей, и даже у эльфов и троллей – это норма. Это ему надо удивляться, смотря на отпрыска гномки и орка. Опять вспоминаю бабушек и деда. Становится больно – это из-за меня всё случилось, это из-за меня они так пострадали. Надеюсь, всё будет хорошо. Я никогда себе этого не прощу, если с ними что-то случится.
Кидаю ещё силы в ауру демонессы. Она вздрагивает, но всё ещё дышит. Смотрю на неё другим зрением – аура медленно, но, верно, разрушается, у меня ещё не больше десяти минут, потом процесс будет необратим. Я не целитель, я лекарь, поэтому точно сказать не могу. Может получиться так, что УЖЕ поздно, просто я этого не понимаю. Но думать об этом не хочется. Даже сейчас, когда я держу её на руках, я чувствую наше родство – мне приятно, мне хорошо, и мне больно, невыносимо сильно больно. До такой степени, что хочется схватится за сердце. Я думал, что же она наделала – но сейчас понимаю, что поступил бы так же. По-другому между нами и быть не может, какой же я идиот. И я поступлю так же, если мы не успеем или если чернокнижник скажет, что уже поздно. Пусть это обесценит все её сегодняшние мучения, пусть она возненавидит меня, но я сделаю это что бы она жила дальше.
- Что с Андриэлем? – спрашиваю гномку.
- С вашими родственниками забрали на вертолёте в госпиталь, он вызвался сопровождать. – говорит Света.
«Хорошо, будет кому за ними присмотреть» - думаю я одобрительно.
Наконец машина подпрыгивает на очередном ухабе, и останавливается. Солдаты высыпаются из грузовика, я подхожу к краю и передаю троллю демонессу – ему легко её забрать, он высокий. Выпрыгиваю сам, принимаю свою ношу и снова немного подпитываю, стараясь не разрушить то, что осталось от ауры девушки.
Мы приехали в какой-то лагерь, кучу военных палаток, техника, везде ходят разумные. В основном в форме, но попадаются и гражданские – видимо целители, не приписанные к армейским частям, а выдернутые прямо из больниц и госпиталей в связи с прорывом. Света тянет меня куда-то вглубь лагеря, мы идём минуты две, а потом залетаем в одну из больших палаток. Там нас ждёт человек, старик, ему лет двести, если не больше, совсем дряхлый. Но все волосы сохранил – заплетены в седую заумную косичку и откинуты назад. На нём чёрная форма тех, кто работает с тёмной магией, армейский вариант. Из оружия – только нож и пистолет в кобуре на боку.
- Света, что за спешка, ты выдернула меня прямо из операции! – ругается он, и я замечаю, что форма подпалена в разных местах.
- Иннокентий Петрович, это очень важно, помогите этому разумному, приказ оттуда… - она многозначительно показывает палец вверх.
Старик недоверчиво смотрит на меня и демонессу, потом подходит и уже внимательней сканирует тело суккубы своими серыми прищуренными глазами. Чернокнижники – целители которые работают с тёмной магией. Они не имеют связи с инферно, но как я успел понять – Тьма пронизывает все планы бытия, поэтому чернокнижник может каким-то образом работать с преисподней. Не так как я или другой колдун, напрямую, а посредственно.
- Хм, боюсь… - начинает он.
- Что угодно, старик, я готов на всё, можешь меня в жертву принести, потом диссертацию напишешь по этому поводу. – рычу на него, перебивая.
Он долго думает, морщится, когда я начинаю снова рычать, и говорит наконец:
- Вы создали связь между вами, очень криво, но признаться, для недоучки и слабосилка неплохо. Я могу укрепить её, но это понесет за собой необратимые изменения в вас, и в суккубе.
Вопросительно смотрю на него, поторапливая, и он поясняет:
- Вы будете чувствовать друг друга, ваши резервы будут объединяться, возможно даже мысли сможете угадывать. И это навсегда. Но самое главное – боль и смерть. Вы будете ощущать боль друг друга, любое покалывание, что уж говорить о каких-то сильных ощущениях. А если умрёт один из вас – то второй почти сразу последует за ним.
Я напряжённо думаю. Мне не спросить девушку, я не знаю будет ли она согласна на это. Можно прямо сейчас пожертвовать собой и надеяться, что всё получится. Но это будет значить что то, что она сделала – было зря. Времени всё меньше.
-Делай, старик, делай свою связь. – шепчу ему я. – Она должна жить.
Иннокентий Петрович кивает, и приглашает нас к себе за спину. Там две медицинских кушетки. Я осторожно кладу девушку на одну, мне не хочется её отпускать, но приходится. Сам лажусь на соседнюю. Боковые захваты для рук и ног сами наползают на наши конечности, старик только фиксирует голову специальным ремнём – мне и суккубе. Потом вставляет кляпы нам в рот, и тоже закрывает на хитрый замочек.
- А работу по этому случаю я всё-таки напишу. – говорит он задумчиво, что-то готовя на столике для инструментов.
Я расширяю глаза, но сказать уже ничего не могу, дед то мог и с катушек съехать, принесёт сейчас нас обоих в жертву своим тёмным богам, и запишет в пропавших без вести после прорыва. Я нервничаю, да ещё и Света поворачивается и уходит из палатки.
Но я зря волновался. Старик поворачивается к нам, и у него в руках ничего нет. Он подходит и встаёт между нашими лежанками. Использует какое-то заклинание, и кожа у меня на груди заживает от ожогов, и в это место он кладёт свою холодную ладонь. Потом рвёт одежду второй рукой на демонессе, делает тоже самое. Чуть позже приходит боль. Страшная, невыносимая, выдёргивающая душу. Изгибаюсь на кушетке, пытаясь вывернуться из рук
