Иса не способна любить. Такова ее природа — природа фэйри льдов и туманов. Такова ее суть. Она не умеет любить, я не умею отступать. О боги, да мы идеальная пара!
И все же в том, чтобы обладать ею, не обладая, есть особое, болезненное наслаждение. Я — большой любитель стучать в запертую дверь. Наша связь тянется годы, десятки лет. Не раз пробовал прервать ее, но стоит увидеть Ису вновь, как все возвращается на привычный круг. Знаю, что не в силах устоять перед ее ледяным, отстраненным совершенством.
Франческа
За оплошность пришлось дорого заплатить — от и без того невеликой моей свободы почти ничего не осталось.
Вечером я заперлась в комнате и снова рыдала от отчаяния. Будущее казалось беспросветным. Мой враг силен, а я так слаба. Мне нечем, просто нечем ему ответить.
Утро всегда милосерднее вечера. Я встаю с мыслью, что не все потеряно.
Сегодня отражение смотрит недоверчиво и печально. У него опухшие красные глаза, на щеке под кожей проступает темное пятно в форме ладони. Синяк не такой ядреный, как был после разбойников, едва заметный, но есть.
Маскирую его, чем могу, и снова надеваю все то же синее платье. Так и не спросила вчера, что делать со стиркой. И не хочу спрашивать. С мага станется ответить, что теперь это моя обязанность.
Он собирается превратить меня в служанку. Меня — Франческу Рино! Зачем? Неужели мало девок, которые будут счастливы вычищать за ним его грязь?!
Если это месть, то она выглядит мелкой.
Элвин запретил трогать вещи в его комнате, но ничего не сказал про прочие покои. И я помню, что кроме жилых комнат в башне есть еще библиотека и лаборатория. Возможно, в них я найду что-то, что поможет мне избавиться от ошейника.
Или от того, кто его надел.
Я спускаюсь на второй этаж. Дверь в лабораторию не заперта, но при виде реторт и колб, горелок, бутылок с разноцветными жидкостями, кусков пергамента, испещренных рунами и других жутковатых, связанных с магией вещей я живо вспоминаю вчерашний неудачный опыт. Нет, сегодня я не готова так рисковать. Второй неудачной попытки маг мне не простит.
В библиотеке кроме рядов уходящих во тьму книжных шкафов есть бюро — обитое кожей, инкрустированное костью, на изящно изогнутых ножках, с кучей полочек и ящичков. И поразительно чистое — ни клочка лишней бумажки, ни писем, ни черновиков. Обыскиваю полочки, нахожу письменный набор, пресс-папье, бумагу с вензелями и несколько перстней-печаток, по виду совсем таких же, как в комнате Элвина. Увы, никакого архива. Ничего, что могло бы поведать тайны мага.
Жаль. Мне нужно изучить моего врага. Узнать чем он живет, найти его слабые места. Знаю, в открытом бою у меня нет ни единого шанса, но каждый сражается тем оружием, какое имеет.
Уроки отца не прошли даром. Я умею настаивать на своем вопреки воле мужчин, подчиняться, не подчиняясь, выжидать и действовать.
Я не сдамся.
Обыск затягивается до вечера. На этой комнате тоже лежит отпечаток личности Элвина, но неявный, смазанный. Не похоже, чтобы он часто бывал здесь.
Здесь властвуют книги. Сотни, тысячи книг. В основном, трактаты. Магия, алхимия, астрология, эзотерика, философия, математика, естественные науки. Встречаются настоящие редкости — инкунабулы и рукописные гримуары. Из любопытства открываю одну из таких — в переплете деревянных дощечек и черной кожи. На пергаментных листах бурые символы мало похожие на буквы любого из человеческих языков. Поначалу мне кажется, что чернила выцвели, но потом я понимаю — книга написана кровью.
Больше половины трактатов на неизвестных мне языках. Впервые задумываюсь, как много языков знает мой тюремщик. Вспоминаю наше общение и насчитываю никак не меньше дюжины.
День клонится к вечеру, я осмотрела уже больше половины шкафов, но так и не встретила ничего, способного приблизить меня к цели. В желудке начинает урчать все сильнее, в конце концов, я решаю спуститься на кухню. Я не привередлива, куска хлеба с сыром будет вполне достаточно.
Заканчиваю с последним шкафом — на сегодня все. Встаю с колен и отряхиваю подол. Успеваю почти дойти до двери, когда понимаю, что я не одна в комнате.
— Привет, киска, — альбинос стоит в дверном проеме, перекрывая проход. Он держит за горлышко початую бутылку вина и салютует мне ею. — Выпьем?
— Нет, благодарю вас.
Пытаюсь обойти его, но пальцы, похожие на связку обглоданных костей, вцепляются в руку повыше локтя.
— Я сказал — выпьем, — повторяет он, раздвигая губы в нехорошей усмешке.
Мгновение я колеблюсь. Бежать? Сопротивляться? Или подчиниться? Элвин предупреждал меня насчет Фергуса. Чтобы я по возможности не попадалась ему на глаза. А если уж попалась — не заговаривала.
Но Элвин — мой враг. И он, судя по всему, не в лучших отношениях со своим братом.
Враг моего врага мой… кто? Не знаю. Стоит проверить.
— Хорошо, давайте выпьем, — соглашаюсь я.
На лице альбиноса мелькает удивление, потом он свистом подзывает брауни и велит принести два бокала.
Вино красное, но не того насыщенного, темно-рубинового оттенка, которым славятся вина моей родины. Я даже по запаху чувствую — эта лоза из провинции Шан. Мне не нравятся анварские вина, они слишком кислые, но из вежливости касаюсь губами края бокала.
— Значит ты новая подстилка моего братца? — начинает Фергус, сделав большой глоток. — Ты пей, пей, сладенькая.
— Я не подстилка! — гневно возражаю я на это.
— А как тебя еще называть? Грелка? Киска?
— Можно “киска”.
По крайней мере, это близко к правде.
— Странно, что Элвин притащил тебя сюда. Обычно он не водит баб домой.
— Поверьте, я была бы счастлива оказаться как можно дальше отсюда.
— Врешь.
— Не вру.
Он не верит.
У нас получается странный разговор. Кажется, Фергусу не нужны мои ответы. Ему достаточно, что я сижу рядом, слушаю и время от времени делаю вид, будто прикладываюсь к бокалу.
Он говорит и говорит, мимоходом вставляя бранные слова, от которых меня передергивает. Его речь грязнее одежд золотаря, рассказ прыгает с одного на другое но, какой бы темы мы не коснулись, разговор съезжает к моему тюремщику и его брату. К Элвину.
Несложно понять, что Фергус обижен на мага.
— Хитрозадый выродок считает себя лучше всех! — говорит он, стискивая бокал так, что еще немного и марунское стекло пойдет трещинами. — Его гребаное высочество!
Налитые кровью зрачки изучают мое лицо. Он замечает синяк и прикладывает пальцы, словно сравнивая форму кровоподтека со своей рукой.
— Часто он тебя так ласкает?
