— Наказать вас что ли, сеньорита? — задумчиво говорит он. — Выпороть по примеру папаши Рино за непослушание.
Я обмираю от ненависти. Неужели он правда решится на подобное? Решится так меня унизить!
— Только посмейте, и я…
— И вы что? Посмотрите на меня решительно и грозно? О да — страшная кара, уже боюсь.
Опускаю в бессильной ненависти руки. Маг прав. Я ничего не смогу ему сделать. Рыдай, возмущайся, будь покорна — моя судьба в его руках.
Меня почти тошнит от усталости, страха и отвращения. Уже нет сил драться. Хочу просто сбежать, ускользнуть…
А потом происходит странное. Я и правда ускользаю, падаю куда-то внутрь самой себя. Или не так. Не падаю — наоборот. Навстречу из глубин души поднимается что-то.
И мир становится иным.
Запахи. Их столько, так невероятно много — симфония, какофония, лавина, безудержная атака со всех сторон разом. Опьяняют, оглушают, захлестывают. Теряюсь, тону в этом изобилии, в этом месиве, погружаюсь в них, как в воду, с головой и уже ничего не разобрать…
Звуки. Скрипы, шорохи, вздохи, барабанной дробью стук сердца человека рядом, диким звериным воем песня ветра за окном. Тоже много. Слишком много.
Огромное. Все враз становится огромным, невозможно огромным, великанским, неохватным. Цвета блекнут, меркнут — неяркие, словно присыпанные пеплом.
В полном ошеломлении трясу головой и дергаю ушами — большими треугольными ушами, поросшими мехом. Пол неприятно холодит подушечки лап.
Он — пышущий жаром и пахнущий гарью. Рядом, над головой.
— Потрясающе. Франческа, как ты это сделала? Я же не давал команды на морф.
Ладонь опускается сверху, пытаюсь выскользнуть — не получается. Он ловит меня, поднимает, прижимает к себе. Пальцы гладят и перебирают шерсть. Это невыразимо приятно — по телу идет сладкая дрожь. Его запах опьяняет — он везде. Принюхиваюсь, втягиваю, пью его, как пьют дорогие вина — сложный букет, тонкий вкус. Снег, секс, кровь, сталь, рябина, огонь, другая женщина — о да, конечно, та самая — цитрус и миндаль, холодный и строгий запах. И еще сотни, тысячи ароматов, способных рассказать, где он был и что делал сегодня весь день. И что-то про него самого.
Кошачья половина моей души поднимает голову, чтобы сказать возбужденное, восторженное “ДА!”. Ей нравится, о да — еще как нравится этот запах. Не тот, который цитрус и миндаль, тот будит ярость — шерсть дыбом, спина дугой. Но тот, который его — это да, да, да! Еще! Еще!
Кошка жаждет потереться, пометить его, выпросить еще ласки, обмякнуть пушистым ковриком в сильных руках. Обмякнуть и замурлыкать.
Это все ошейник. И это подло. Невероятно подло!
Я не знаю на что я больше зла. На его хозяйские прикосновения? Или на то, как приятны эти проглаживания мне-кошке?
Как он смеет трогать меня, не спросясь?! Словно я и правда бессловесная скотина!
— Вы и в виде кошки настоящая красавица, сеньорита. Даже затрудняюсь сказать какое из двух обличий идет вам больше.
Выпускаю когти. Оцарапать бы его, вцепиться — зубами, когтями в руки, так нагло оглаживающие меня.
Нельзя.
Хозяин.
Ненавижу!
Изворачиваюсь, вырываюсь, выскальзываю из рук, падаю на пол. Лапы мягко пружинят, дверь приоткрыта, удираю со всех лап…
— Кошка бешеная, — усмехается мне вслед мой мучитель.
Элвин
Не стоило надевать на Франческу ошейник. Но кто знал, что она так это воспримет?
Я залпом прикончил кубок и скривился. Стараниями Фергуса в доме не осталось приличного вина. Какого демона он всегда выпивает сначала лучшее?
Не знаю чего она себе там напридумывала, но я не собирался мстить. Я хотел… а, сам не знаю, чего я от нее хотел. Не унижать и не делать больно — это точно. Кто бы смог меня остановить, пожелай я сделать с ней хоть что-то?
И раз уж Франческа не дура, должна это понимать.
А если понимает, то какого демона продолжает свои фокусы? Еще в дороге девица словно задалась целью меня спровоцировать.
Как ни смешно, только безграничная власть удержала от того, чтобы прибегнуть к этой власти.
Один взгляд на тонкую полоску кожи на ее шее, одно случайное прикосновение к протянутой меж нами магической нити остужали гнев почище ведра ледяной воды. Франческа теперь была не просто человеческой девчонкой. Она была моей рабыней не только по формальному статусу, но и по сути. Издевайся — не хочу.
Я не хотел.
Если я и раньше не хотел причинять ей боль, то теперь… теперь любая подобная попытка превращалось в настоящую низость. А я, быть может, и подлец, но у меня тоже есть честь. И уж конечно, человеческая девчонка, которой не исполнилось и семнадцати — лучший противник для такого, как я, со всем моим могуществом. Может еще других Стражей позвать на помощь, вдруг не справлюсь в одиночку?
Да я себя уважать перестану, если ее хоть пальцем трону!
А выпороть девицу по примеру папаши Рино ну очень хотелось.
Никогда не думал, что беззащитность сама по себе может быть щитом.
Ладно, если говорить про последнюю неделю пути, та стала не столько испытанием для моего терпения, сколько вызовом чувству меры. Я честно старался не спускать герцогской дочке хамства, не переходя при этом черту. Франческа была так зависима от меня, что сделать это, не прибегая к ошейнику, оказалось несложным. Честная, мать ее, игра.
Даже испытал некоторое горькое удовольствие, утверждая свою власть без магии подчинения.
Но потом… когда мы, наконец, добрались до Рондомиона! Что я получил в ответ на попытку прекратить войну?
Вообще я люблю противостояния, в них есть азарт. Но тут понял, что не на шутку соскучился по обществу сеньориты. Мне хотелось ее интереса, вопросов, жадного внимания и легкомысленного флирта. Как было в Рино. И я попробовал вернуть все к тому, с чего мы начинали.
Это было ошибкой. Не стоило ее заставлять.
В ту минуту, когда мы стояли наверху, я с леденящей ясностью ощутил какой страшный соблазн такая власть над другим человеком. Приказать ей радоваться. Задавать вопросы. Ответить на поцелуй. Выпрашивать ласку и внимание…
Хотелось… о, как в тот момент мне хотелось сделать это!
Сломать Франческу навсегда. Превратить в безвольную марионетку.
Хорошо, что сумел остановиться.
Зачем мне кукла, у которой нет иных желаний, кроме моих? Право слово, это попахивает рукоблудием. Во всех смыслах.
Решил оставить злючку в покое — пусть посидит в одиночестве. И в первый же вечер обнаружил ее на полу своей комнаты в обнимку с бронзовой Варой.
Нашла, что трогать. Она бы еще в Горн Проклятых протрубила, гениальная моя.
