По всей часовне стояли свечи, многие с меня ростом и чуть ли не такие же толщиной. Некоторые были серебряные, некоторые — серые, несколько черных, несколько белых. Они стояли на разной высоте, причудливо расположенные на скамьях, полках, точках пересечения орнамента на полу. Тем не менее не они давали основное освещение. Оно приходило сверху, и сначала я предположил, что сюда льется дневной свет. Но, глянув вверх, дабы оценить высоту свода, я убедился, что свет исходит из большой сине-белой сферы, зарешеченной темным металлом.
Я сделал шаг вперед. Пламя ближайшей свечи затрепетало. Я обратил лицо к каменному алтарю, что заполнял нишу напротив меня.
Черные свечи горели по обе ее стороны; серебряные, поменьше, мерцали прямо на нем. Мгновение я просто осматривал алтарь.
— Похож-жее на тебя, — заметила Глайт.
— Я думал, твои глаза не различают двумерных изображений.
— Я долго живу в муз-зее. Почему твой портрет з-за-прятан так тайно?
Я подошел ближе, пристально вглядываясь в изображение.
— Это не я. Это мой отец Корвин из Амбера.
Серебряная роза стояла в округлой вазе перед портретом. Была ли она настоящей, творением рук или магии, сказать я не мог.
И Грейсвандир лежал там же, на несколько дюймов вынутый из ножен. Я почувствовал, что он — настоящий, а тот, который носил призрак Пути моего отца, — лишь реконструкция.
Я поднял меч и вытащил из ножен. Возникало ощущение мощи, когда я держал его, размахивал, бил, делал выпад, наступал…
Ожил спикард, центр паутины сил. Я опустил взор, неожиданно смутившись.
— …А это отцовский клинок, — пояснил я, возвращаясь к алтарю и вкладывая лезвие в ножны. С неохотой я оставлял его здесь.
Когда я вернулся, Глайт спросила:
— Это важ-жно?
— Очень, — сказал я, в то время как путь нес меня обратно на верхушку дерева.
— Что теперь, мас-стер Мерлин?
— Я должен отправляться на ленч с моей матерью.
— В таком с-случае с-сади меня з-здес-сь.
— Я могу вернуть тебя в вазу.
— Нет. Я давно не с-скрывалас-сь в з-зас-саде на дереве. Это будет прекрас-сно.
Я вытянул руку. Глайт размоталась и скрылась в мерцающих ветвях.
— С-счастливо, Мерлин. Навещ-щай меня.
А я слез с дерева, всего лишь раз зацепившись штанами, и быстро зашагал по коридору.
Через два поворота я вышел к пути, ведущему в главный зал, и решил, что лучше мне пройти здесь. Я выскочил у массивного очага — высокие языки пламени сплетались в нем — и медленно повернулся, дабы обозреть огромную палату, стараясь при этом казаться прибывшим уже давно и ожидающим.
Похоже, здесь присутствовала лишь одна персона — моя собственная. Которая, по размышлении, показалась мне несколько странно выглядящей на фоне ревущего пламени. Я поправил манишку, отряхнулся, провел гребнем по шевелюре. И как раз осматривал свои ногти, когда стал осознавать движение на вершине огромной лестницы слева от меня.
Она предстала вьюгой, заключенной в десятифутовой башне. В центре, треща, плясали молнии, ледяные кристаллы пощелкивали на ступенях, перила замерзали там, где она проходила. Моя мать, казалось, увидела меня в тот же миг, что и я, ибо она остановилась. Затем взвилась на ступеньке и начала схождение.
Спускаясь, она плавно перевоплощалась, черты лица менялись от ступени к ступени. Как только я осознал, что происходит, я прекратил свои попытки перевоплотиться и аннулировал все скромные результаты. Я начал меняться в тот момент, когда увидел ее и, вероятно, мать стала делать то же самое при виде меня. Я не ожидал, что она станет перевоплощаться, дабы ублажить меня второй раз, здесь, на своей территории.
Она закончила превращение, едва коснувшись последней ступени, представ передо мной прекрасной женщиной в черных брюках и красной рубахе с широкими рукавами. Она смотрела на меня и улыбалась, приближаясь ко мне, заключая меня в объятия.
Было бы неловким сообщить ей, что я собирался перевоплотиться, да забыл. Или еще что-нибудь в таком роде.
Мать отодвинулась на расстояние вытянутой руки, опустила взгляд, снова посмотрела на меня и покачала головой.
— Ты спал в одежде до или после диких экзерциций? — осведомилась она.
— Это жестоко, — промолвил я. — По дороге я остановился посмотреть достопримечательности и вляпался в несколько сложных ситуаций.
— И потому опоздал?
— Нет. Я опоздал, потому что задержался в нашей галерее дольше, чем рассчитывал. И не слишком-то я опоздал.
Мать взяла меня за руку и развернула.
— Я прощаю тебя, — сказала она, ведя меня к скрывающей путь колонне, пестрящей розовым, зеленым и золотым, что находилась в зеркальном алькове через комнату направо.
Когда мы вошли в альков, я с интересом подумал, поведет она меня вокруг колонны по часовой стрелке или же против. Оказалось — против. Интересно. С трех сторон смотрели наши отражения — такова была комната, которую мы покидали. Но с каждым нашим витком вокруг колонны комната становилась другой. Я наблюдал, как она меняется, будто в калейдоскопе, пока наконец мать не остановила меня перед хрустальным гротом у подземного моря.
— Я уже почти и забыл об этом месте, — промолвил я, ступая на чистый, белый песок, в хрустальный свет, напоминавший и костры, и солнечные блики, и канделябры, и светодиодные дисплеи огромных функциональных возможностей; беспорядочные радужные отблески ложились на берег, на стены, на черную воду.
Мать взяла меня за руку и повела к обнесенному перилами помосту, возвышающемуся на некотором отдалении справа. Там стоял полностью накрытый стол. Целая коллекция подносов под колпаками занимала еще больший сервировочный стол. Мы взобрались по маленькой лесенке, я усадил мать и направился проинспектировать ожидавшие нас вкусности.
— Сядь, Мерлин, — сказала она. — Я обслужу тебя.
— Все в порядке, не беспокойся, — ответил я, поднимая колпак.
Но мать уже встала.
— Тогда — а-ля фуршет, — сказала она.
— Отлично.
Мы наполнили тарелки и направились к столу. Мгновение спустя после того, как мы уселись, яркая вспышка сверкнула над водой, озарив арочный свод пещеры и уподобив его утробе какой-то огромной твари, нас переваривающей.
— Не озирайся так опасливо. Ты же знаешь, сюда им не добраться.
— Ожидание громового удара уводит мой аппетит в пятки.
Она засмеялась; как раз до нас донесся отдаленный раскат грома.
— А так все в порядке?
— Да, — отозвался я, беря вилку.
— Удивительно, какими родственниками одаривает нас жизнь, — промолвила мать.
