И вот я снова шел по нему, неторопливо разглядывая старые уродства, а также некоторые новые. Впрочем, сюда же затесались и поразительно красивые вещи, такие, как огромная ваза, будто вырезанная из цельной глыбы огненного опала, а еще набор старинных глазурованных мемориальных табличек из какой-то отдаленной Тени, смысл и назначение коих не мог вспомнить в семье никто. Я предпочел не срезать угол галереи и осмотрел то и другое; таблички особенно нравились мне.
Подойдя к огненной вазе и разглядывая ее, я насвистывал старую мелодию, которой научил меня Грилл. Мне показалось, будто я слышу тихий шорох, но, взглянув туда-сюда по коридору, никого поблизости я не обнаружил. Почти сладострастные изгибы вазы молили о прикосновении. В детстве мне всегда запрещали это делать. Я медленно протянул левую руку и положил ее на вазу. Она оказалась теплее, чем я ожидал. Я скользнул рукой по поверхности. Она была подобна застывшему пламени.
— Привет, — пробормотал я, вспоминая приключение, которое мы с ней разделили. — Сколько лет прошло…
— Мерлин? — послышался тихий голос.
Я сразу отдернул руку. Казалось, заговорила сама ваза.
— Да, — отозвался я. — Да.
Снова шорох, и легкая тень шевельнулась в кремовом углублении чаши.
— Тс-с, — произнесла тень, вырастая.
— Глайт? — спросил я.
— Да-с-с.
— Быть не может. Ты ведь мертва уже много лет.
— Не мертва. С-спала.
— Я не видел тебя с тех пор, как был ребенком. Ты была ранена. Исчезла. Я думал, ты умерла.
— Я с-спала. Я с-спала, чтобы з-зажили раны. Я с-спала, чтобы вос-становить с-себя.
Я протянул руку. Косматая змеиная голова поднялась выше, легла мне на предплечье, и змея поползла, обвивая мою руку.
— Ты, несомненно, выбрала изысканную спальню.
— Я з-знала, что кувшин — твое любимое мес-сто. Я з-зна-ла, что, ес-сли подожду достаточно долго, ты с-снова придешь с-сюда, чтобы выраз-зить с-свое вос-схищение. Я з-знала, что вос-стану во вс-сем блес-ске, дабы приветс-ствовать тебя. До чего же ты вырос-с!
— А ты почти не изменилась. Чуть похудела, пожалуй… — Я осторожно погладил ее голову. — Приятно сознавать, что столь почитаемый семейный призрак по-прежнему с нами. Ты и Грилл, да еще Кергма сделали мое детство куда счастливее, чем оно могло оказаться.
Глайт вытянула голову и носом погладила мне щеку.
— Твой вид с-согревает мою холодную кровь, дорогой мальчик. Ты далеко с-странс-ствовал?
— Да. Очень.
— Как-нибудь ночью мы будем ес-сть мышей и лежать у огня. Ты с-согреешь мне блюдце молока и рас-скажешь о с-своих похождениях с-с той поры, как покинул пределы С-савалла. Мы поищем моз-зговых кос-стей для Грилла, ес-сли он по-прежнему…
— Сейчас он, похоже, служит моему дяде Сухаю. А как Кергма?
— Не з-знаю. Это было так давно. Я прижал ее к себе, чтобы согреть.
— Спасибо, что ты ждала здесь в своем великом забвении, дабы поприветствовать меня…
— Это больше чем дружелюбие и приветс-ствие.
— Больше? Что же тогда, Глайт? Что это значит?
— Ес-сть кое-что показ-зать. Иди.
Она мотнула головой. Я последовал в указанном направлении — туда, где коридоры расширялись. Я ощущал, как Глайт дрожит на моей руке, время от времени чуть слышно мурлыча.
Вдруг голова ее поднялась напряженно и стала слегка покачиваться.
— Что случилось?
— Мыши, — произнесла она. — Мыши близ-зко. Я должна поохотиться… пос-сле того, как покажу тебе… это. 3-завтракать…
— Если ты хочешь сначала поесть, я подожду.
— Нет, Мерлин. Ты не должен опоз-здать, что бы ни… привело тебя с-сюда. Что-то важное в воз-здухе. Поз-зже… пиршес-ство… параз-зиты…
Мы вступили в широкую и высокую часть галереи, освещенную небесным светом через стеклянную крышу. Четыре большие части металлической скульптуры — в основном бронза и медь — асимметрично располагались вокруг нас.
— Дальше, — сказала Глайт. — Не з-здес-сь.
Я повернул направо за следующий угол и двинулся вперед. Вскоре мы подошли к очередному экспонату — на этот раз походившему на металлический лес.
— Потише теперь. Потише, дорогой демончик.
Я остановился и принялся изучать деревья — светлые, темные, ясные, тусклые. Железные, алюминиевые, латунные — они весьма впечатляли. В те давние годы, когда я последний раз приходил сюда, ничего подобного не было. Не удивительно. Другие места тоже немало изменились.
Я зашагал вдоль леса.
— Теперь. З-здес-сь. Поверни. Воз-звращайс-ся. Я зашел в лес.
— Держис-сь правее. Вот это, выс-сокое.
Дойдя до кривого ствола самого высокого дерева, я остановился.
— Это?
— Да. Преодолей его… вверх… пожалуйс-ста.
— Ты имеешь в виду — залезть на него?
— Да.
— Хорошо.
Единственное, что приятно в стилизованном дереве, так это то, что оно закручено, заверчено и сплетено таким образом, что ставить руки и ноги на нем гораздо удобнее, чем кажется на первый взгляд. Я ухватился, подтянулся, нащупал место для ноги, вновь подтянулся, двигаясь вверх.
Выше. Еще выше… Футах в десяти от земли я остановился.
— Ух. Ну и что мне здесь делать?
— Лез-зь выше.
— Зачем?
— С-скоро. С-скоро. Ты уз-знаешь.
Я поднялся еще футом выше и тут ощутил — не столько зуд, сколько некое напряжение. Такое у меня иногда было, когда я попадал в опасное место.
— Там наверху Путь, — сказал я.
— Да. Я лежала, оплетя ветку голубого дерева, когда Mac-стер Теней открыл его. Его потом умертвили.
— Путь, наверное, ведет к чему-то важному.
— Наверное. Я не лучший с-судья в людс-ских делах.
— Ты пробиралась туда?
— Да.
— Значит, это неопасно?
— Нет.
— Отлично.
Преодолевая силу Пути, я взобрался выше, пока обе ноги не оказались на одном уровне. Затем расслабился и позволил Пути затянуть меня.
Пол был выложен прекрасными плитами: черными, серебряными, серыми и белыми. Справа — в форме геометрического узора, слева — в виде Преисподней Хаоса.
Впрочем, я смотрел вниз всего несколько мгновений.
— Всемогущий Боже!
— Я была права? Это важно? — произнесла Глайт.
— Это важно, — отозвался я.
По всей часовне стояли свечи, многие с меня ростом и чуть ли не такие же толщиной. Некоторые были серебряные, некоторые — серые, несколько черных, несколько белых. Они стояли на разной высоте, причудливо расположенные на скамьях, полках, точках пересечения орнамента на полу. Тем не менее не они давали основное освещение. Оно приходило сверху, и сначала я предположил, что сюда льется дневной свет. Но, глянув вверх, дабы оценить высоту свода, я убедился, что свет исходит из большой сине-белой сферы, зарешеченной темным металлом.
