— Конечно, — сказал я. — Пойдем.
Отец отпустил нас и направился туда, где начинался узор. Мы двинулись следом, и когда он сделал первый шаг, Люк положил руку на его плечо. Вскоре мы все, напрягшись в знакомой борьбе, оказались на Пути. Даже когда начали подниматься искры, мне тем не менее было намного легче, чем в прошлые переходы, — возможно, потому, что сейчас кто-то другой прокладывал дорогу.
Образы аллей, засаженных рядами вековых каштанов, заполняли мое сознание, когда мы, еле передвигая ноги, с трудом преодолевали Первую Преграду. Тем временем искры все выше вздымались вокруг нас, и я ощутил силы Пути, пронзающие мои разум и тело. Вспомнились школьные дни, величайшие усилия на атлетическом поприще…
Сопротивление нарастало, и мы склонялись под его мощью. Чтобы передвигать ноги, требовалось огромное напряжение, и я осознал, что почему-то оно важнее самого движения. Я почувствовал, как дыбятся волосы, когда энергетический поток рассекал мое тело. Все же здесь не было ни сводящих с ума свойств Логруса, ни ощущения враждебности, которое приходилось испытывать на Пути Амбера. Казалось, будто я погружался в глубины сознания, дружески ко мне расположенного. Появилось чувство какой-то поддержки, когда я, пробираясь по Изгибу, преодолевал вираж. Сопротивление было мощным, искры вздымались так же высоко, как и у других в этом месте, и все же я каким-то образом знал, что этот Путь относится ко мне совершенно иначе.
Мы пробивали себе дорогу вдоль линий. Мы кружились, обжигались… Проникновение во Вторую Преграду было мучительно-медленным испытанием выносливости и воли. После этого стало легче, и вся моя жизнь явилась перед мысленным взором, пугая и утешая меня.
Продвижение. Раз, два… Три. Я ощутил, что, если мне Удастся сделать еще десять шагов, появится шанс пробиться. Четыре… Я пропотел насквозь. Пять… Сопротивление было ужасным. Усилий для стометровки едва-едва хватало, чтобы продвинуть ногу на один дюйм. Легкие работали, как кузнечные мехи. Шесть… Искры достигали лица, попадали в глаза, окутывали меня целиком. Я чувствовал себя так, будто превратился в вечный огонь и должен как-то прожечь себе путь в мраморной глыбе. Я горел и горел, но камень оставался неизменным. Я мог всю вечность потратить на этот путь. Вероятно, уже потратил… Семь…
Образы уходили. Память улетучилась. Исчезло даже сознание своего «я». Меня освежевали — осталась лишь чистая воля. Я был действием, процессом борьбы с сопротивлением. Восемь… Я не чувствовал свое тело. Время стало понятием потусторонним. Борьба больше не была борьбой, но формой элементарного движения, рядом с которым ледники развивали дикую скорость. Девять… Теперь я стал только движением — бесконечным, постоянным…
Десять. Здесь пришло облегчение. У центра опять будет трудно, но я знал: остаток пути не такой напряженный. Нечто похожее на тихую, спокойную музыку держало меня на плаву, пока я тащился вперед, поворачивал, снова тащился. Музыка была со мной, когда я проходил Последнюю Преграду, а когда я миновал середину последнего шага, она стала напоминать «Караван».
Там, в центре, мы долго стояли молча, глубоко дыша. Я не был в точности уверен, что достиг своей цели. Хотя я чувствовал, что, как бы там ни было, в результате я ближе узнал своего отца.
Клочья тумана по-прежнему плыли над Путем, над долиной.
— Я чувствую себя сильнее, — наконец объявил Люк. — Да, я помогу охранять это место. По-моему, вполне удачный способ скоротать время.
— Кстати, Люк, что за послание у тебя было? — спросил я.
— А, требовалось сообщить, чтобы ты избавил Владения от своего присутствия, — отозвался он. — Те дела становились опасными.
— Что за опасность, я уже знаю, но там по-прежнему остаются проблемы, которые нужно решить.
Люк пожал плечами:
— Что ж, и все послание. Сейчас нигде нет места, кажущегося абсолютно безопасным.
— Здесь пока проблем не будет, — сказал Корвин. — Нет Силы, которая в точности знала бы, как подступиться к этому месту или что с ним делать. Пути Амбера его не поглотить, а Логрус не представляет, как разрушить его.
— Звучит довольно приятно.
— Хотя, думаю, придет время, когда они попытаются действовать.
— Ну а пока мы ждем и наблюдаем. Хорошо. Если кто-нибудь появится, то кто хоть это может быть?
— Вероятно, призраки — такие, как и мы, пытающиеся побольше узнать о нем или испытать его. Ты хорошо владеешь клинком?
— Не буду скромничать — да. А если недостаточно хорошо, так я изучал магические Искусства.
— Призраки поддаются стали, хотя исходят огнем, а не кровью. А теперь, чтобы выбраться наружу, ты можешь использовать Путь, если желаешь. Я присоединюсь к тебе чуть позже, чтобы показать, где укрыто оружие и прочее имущество. Я бы хотел отправиться на небольшую экскурсию и оставить тебя дежурить.
— Конечно, — сказал Люк. — А как ты, Мерль?
— Я собираюсь вернуться во Владения. Мать официально пригласила меня на ленч, а затем следует уделить внимание похоронам Свейвила.
— Не исключено, что Путь не сумеет доставить тебя до самых Владений. Уж очень они близки к Логрусу. Но ты с ним как-нибудь разберешься. Или наоборот. Как там Дара?
— Много времени прошло с тех пор, как я видел ее более нескольких минут, — ответил я. — Она по-прежнему безапелляционна, надменна и сверхзаботлива, когда дело касается меня. Еще у меня такое впечатление, что она впутана в местные политические интриги — точно так же, как и в аспекты глобальных отношений между Владениями и Амбером.
Люк на мгновение закрыл глаза и исчез. Немного погодя я увидел его рядом с «Полли Джексон». Он открыл дверцу, скользнул на пассажирское сиденье, согнулся и занялся чем-то там внутри. Чуть позже до меня донеслись звуки музыки из радио.
— Похоже на правду, — кивнул Корвин. — Знаешь, я ее никогда не понимал по-настоящему. Она явилась ко мне из ниоткуда в странное время моей жизни, солгала мне, мы стали любовниками, она прошла Путь в Амбере, а потом исчезла. Все будто в причудливом сне!.. Совершенно очевидно, что она использовала меня. Многие годы я думал — лишь затем, чтобы узнать о Пути и подступиться к нему. Но не так давно у меня оказалось много времени для размышлений, и сейчас я не уверен, что дело лишь в этом.
— Ну? — удивился я. — А в чем тогда?
— В тебе, — ответил он. — Все больше и больше я утверждаюсь в мысли, что на самом деле Дара хотела родить сына или дочь Амбера.
Я ощутил, как холодею. Могла ли причиной моего существования быть такая расчетливая махинация? И никакой любви, привязанности?.. Был ли я задуман преднамеренно, дабы служить некоей особой цели? Такой взгляд мне вовсе не по нутру. Я ощутил себя на месте Призрачного Колеса, тщательно рассчитанного продукта моего воображения и интеллекта, построенного, дабы опробовать конструкторские идеи, в которые мог вникнуть лишь житель Амбера. И все же он зовет меня «папа» и, казалось, по-настоящему волнуется обо мне. Странно, я и сам начал чувствовать к нему бессознательную привязанность. Не было ли это следствием нашего сходства, даже большего, чем я осознавал?
