Когда все приняли тот факт, что теперь их наместник Кевин, а великаны недовольно пофыркали, но смиренно склонили головы, Лациф вернулся в замок и рухнул на прогретую теплую землю двора.
«Если то, что сказала Тенебра, правда, то времени у него осталось не так уж и много. Необходимо быть готовым ко всему. Но как же сложно победить того, кого не понимаешь. РИЯ для него как закрытая книга, запечатанная сотнями замков. Нужно понять, что им движет иначе шансы на победу ужасно малы, но для начала, нужно закончить начатое».
— Томас, — Лациф подозвал к себе сына, что появился на крыльце, и тот присел рядом с ним прямо на зеленую траву, спрятавшуюся под алыми листьями, упавшими с деревьев пожара.
— Красиво, правда? — кивнул он парню на зрелище, что открывалось глазам, стоило поднять голову. Деревья сбрасывали свои старые листья, и те кружились в небе, будто ветер нарядился в красные одеяния и теперь танцевал в горах.
— Красиво, — подтвердил Томас.
— Я хочу попросить тебя кое о чем.
— О чем угодно, отец.
Лациф посмотрел на парня и вдруг поймал себя на мысли, что он взрослеет. Лицо стало более резким, да и плечи стали шире. Том действительно растет и мужает.
— Сердце аспида. Только ты можешь залутать его. Оно до сих пор ждет своего часа.
— Конечно, когда мне сходить?
— Пойдем вместе и лучше прямо сейчас.
— Хорошо, — Томас уверенно кивнул и поднялся на ноги.
А вот Лациф не был настроен также решительно. Его до сих пор потряхивало от воспоминаний о смерти сына, но, как обычно, он встал и распахнул портал:
— Ну, пошли.
В подземелье царила сказочная атмосфера, несмотря на холод и полумрак. Светлячки сумели прижиться и мигали своими разноцветными брюшками, отсиживаясь на снегу. Переливы их маленьких сияний расплескались по снежным стенам и в этом мраке раскинулось прекрасное «северное сияние». А посреди этого зазеркалья лежала огромная, покрытая льдом туша.
Лациф осторожно взмахнул рукой, и лед с нее потянулся к его ладоням, закручиваясь в неторопливом вихре.
— Что-нибудь оставь в нем. Пусть так и продолжает здесь лежать, — произнес король, и Томас, что с аккуратностью тревожной белки, шагал вокруг аспида, кивнул.
Принц протянул руку к своей добыче и заговорил:
— Сердце, кинжалы, почти десять миллион антар, камни для украшений и свиток призыва армии Барсона.
— Оставь в нем деньги, остальное забери.
— Хорошо, отец, — голос Тома дрогнул, и Лациф вздохнул.
«Парню тоже тяжело. Но он ответственный и трудолюбивый. Это хорошие качества для будущего короля. Этот мир не может вечно держаться на силе и власти, со временем Бессмертные привыкнут к тому, что правителю и его воле можно доверять и тогда неважно будет силен этот правитель или нет. Если он будет умен и справедлив, его силой будет армия, а не собственные руки. С годами этот парень усвоит все необходимое. Он как никто другой понимает насколько тяжело оказаться в чужом месте без поддержки. Он понимает какого это быть человеком, но точно осознает, как важно быть созданием. Он лучший из кандидатов на трон. Александр растет сильным и ловким, но при этом полностью поглощённым этим миром и не знающим другого. В этом нет ничего ужасного, но плох тот правитель, кто не понимает всего своего народа».
Лациф с гордостью посмотрел на старшего сына, а тот перевернул ладони, в которых появилось черное бьющееся медленным ритмом сердце. Оно медленно вздымалась и опускалось, словно дышало само.
«Вкуси этот плод и невозможное станет явным».
— Отец?
— Пока спрячем это подальше. За все чудеса в этом мире приходится недешево платить. Нужно побольше узнать об этой вещице прежде чем использовать.
Томас торопливо убрал сердце в инвентарь.
— Кинжалы-то персональные?
— Нет. Только сердце.
— Хорошо. Если из этого добра что-то нужно — забери, кинжалы Дени, остальное отдай Доссу. А эту чернь, как и душу Гаута, мы унесем в лучший в этом мире сейф.
Они вышли из портала и оказались на высоком обрыве средь зелени и спокойной благодати. С тех пор как солнцем начала править маленькая Мирайя, мир цвел и благоухал еще сильнее прежнего. Она очень бережно относилась к цветам и деревьям, понабравшись этого у Хоске и Алекса. Богиня старательно подстраивалась под самые разнообразные растения, даря одним невероятный жар, а другим тень и прохладу, и природа благодарно радовала глаз. С тех пор когда Лациф был здесь первый раз многое изменилось. Обрыв перестал быть таким величественным и пустынным и, хотя туман продолжал скрывать его от посторонних глаз, стоило только пройти его, как тебе открывалось чудесное зрелище цветущих полей и гор.
— Было бы неплохо поставить здесь скамью, — улыбнулся Томас, видя, что отец опять усаживается на землю.
— Поставь. Ты ведь принц, у тебя тоже есть власть, и ты прекрасно об этом знаешь. Начинай ей пользоваться, проявляй себя и станешь королем. Подаришь своему отцу заслуженный отпуск, — засмеялся Лациф и потрепал по голове парня, что присел рядом.
Тот улыбнулся в ответ:
— Я постараюсь отец.
— Только не нужно из кожи вон лезть, — Лациф внимательно взглянул на сына. — Просто будь собой. Именно потому что ты это ты, я считаю тебя достойным трона. Гаут не предаст, будь уверен. Он всегда будет рядом, только позови. Он подскажет и поможет. Досс и Барги тоже хорошие советники. Все, что касается хозяйства, можно оставить на Хоске. У нас прекрасные наместники и такие же генералы, даже Лиур со своим постоянным голодом и тот молодец, — усмехнулся Лациф, а Томас все грустнел.
— Не прощайся со мной, — пробормотал он. — Я только вернулся. Ты не можешь уйти.
— Я и не прощаюсь. Но ты должен знать, что тебе не обязательно быть уверенным в себе. Главное, это, чтобы твой народ был уверен в тебе.
— Но ты всегда знаешь что нужно делать. А я нет.
— Я знаю лишь то, что должен защитить Бессмертных и делаю это как могу. А ты будешь делать это по-своему. Здесь нет единственно верного решения, просто уважай их право на жизнь, и все получится.
— Я не смогу быть таким же решительным как ты.
— Не нужно быть как я. Будь таким как сердце велит. Главное делай это ради них, и Бессмертные тебя отблагодарят своей верностью и поддержкой. Да и чтобы там ни было, — Лациф подбадривающе улыбнулся своему погрустневшему сыну, — есть Гаут и Венера! Эти двое быстро утихомирят и великана, и друида, и всех их вместе взятых! Ты не будешь один.
— Но ты один.
— Я сам так решил, — Лациф устремил свой взгляд в небо. — Пусть остальные спят спокойно, — и позвал, — Мирайя!
Солнышко мигнуло и уже через мгновение распахнуло свои объятия, явив богиню во всей ее красе. Золотые одеяния, словно были сотканы из жидкого золота, что лилось и разлеталось лучами по небу. Она сияла и парила над пропастью.
— Папочка! Братик!
Эти двое восхищенно глядели на нее.
— Ты прекрасна, — вздохнул Лациф. — Ты вырастешь такой красивой, дочка.
Она тревожно взглянула на Томаса, а тот лишь кивнул.
— Пора, папочка?
— Да. Возьми его и положи к рубинам. Так, чтобы никто никогда не добрался. Лучше уничтожить чем кому-либо отдать, — произнес серьезно Лациф, и Мирайя тут же склонила голову, принимая из рук брата толкающееся живое сердце.
— Не бойся, папочка, никто кроме тебя не сможет получить их обратно!
— Спасибо, милая, — он с улыбкой смотрел на нее. — Если вдруг со мной что-то случится, ты знаешь…
— Я помню.
— Хорошо.
— Но я уверена с тобой ничего не случится. Ты ведь не можешь оставить нас. — Его окунуло с головой в теплый слепящий свет. — Ты обещал, папочка, — и она исчезла, растворившись в своем светиле.
День был солнечный. Довольно крупногабаритная семья, похожая на великанов- недоростков стояла с одной стороны гроба. Отец, мать и семилетняя девочка семейства Бурс пришли на похороны к Кевину. Людей было мало. Бредли, Хомгер, охрана, да мужчина, который стоял и пустыми глазами смотрел на дорогой дубовый гроб. Он был единственным, кто действительно выглядел расстроенным. Даже мать Кевина и та, как-то безразлично смотрела на яму, в которую опускали ее сына. Бредли, хмуро глядя на этих равнодушных странных людей, покачал головой и подошел к мужчине.
