С трудом, Курбат выкроил свободный час, но и то, не для того чтобы к себе на квартиру забежать, а для посещения банка братьев Гамбузино, самого солидного финансового учреждения в городе. Что с ним дальше будет и как поход сложится? Он этого не знал, но одно знал твердо, его любимая женщина не должна влачить жалкое существование, если с ним что-то, вдруг, произойдет. Курбат заранее отделил пятьсот империалов как свою долю и, в присутствии свидетелей, сержанта Луки, ставшего в родном городе уважаемым человеком, и знакомого купца-оружейника Бронгера, сделал вклад на год и оставил завещание, по которому, в случае его смерти, все его золото переходило Эльзе Хант.
И вновь дела их небольшого отряда закружили парня, и еще один день пролетел незаметно. И вот, когда он усталый и голодный вошел в свое семейное гнездышко, то сначала не понял, что это за седоусый мужик, по виду крестьянин, сидит за его столом, и пьет подогретое сдобренное специями вино из его запаса. Рука, было, метнулась за ножом, но тут он все же вспомнил, что приглашал в гости отца Эльзы. Однако кроме мужика в комнате никого не было, и на всякий случай, он расслабляться не стал.
— Ты кто? — спросил он незнакомца.
— Эрик Хант, — ответил тот встревоженно, поглядывая на боевой "иби" в ножнах у Курбата.
— А Эльза где, и супруга ваша?
— Пошли в кондитерскую лавку и к мяснику за колбасами, а то весь день за разговорами прошел, и они ничего не приготовили.
— А-а-а, — только и сказал парень, протягивая Ханту руку. — Курбат, будущий муж вашей дочери.
— Даже так, — мужчина привстал, пожал ладонь дрома и вновь уселся за стол. — Честно сказать, думал, что у вас несерьезно все, поигрались и разбежались. Рад за вас, и рад, что ты сразу все обозначил. Без всяких неприятных недосказанностей обошлись.
Вскоре появились женщины с младшим Хантом, гордо несущим перед собой коробку с несколькими пирожными. Вечер удался на славу, Ханты были дружной семьей, а Курбату, видевшему такие отношения людей только издалека, было приятно находиться с ними в одной компании.
Когда все наелись и ужин окончился, женщины, забрав Герта, ушли в комнату, обсудить свои дела и проблемки, которых у них никогда не убавляется, и Курбат остался один на один с Эриком. Разговор поначалу как-то не клеился, но за вином оба расслабились, и все же нашли о чем поговорить.
— Слышал, ты рейдер? — спросил Хант.
— Есть такое, — согласился Курбат, кивнув головой.
— Опасное это дело, как люди говорят, по тылам рахдонским бродить.
— Не опасней, чем ночью по городу ходить.
— У меня вопрос к тебе такой, зятек наш будущий, — Хант перегнулся через стол. — Ты как, вообще, деньгами располагаешь?
— Если вы насчет Эльзы переживаете, то не беспокойтесь, если я не вернусь, мало ли что, то нищенкой не будет.
— Не про то я, — поморщился отец семейства, — уж свою дочь я прокормлю, — он выдвинул из под стола ногу. — Мне левую ногу под Стальгордом повредили, горец один дубиной своей огрел, усыхать начинает, так что фермер из меня теперь никакой, а значит, придется профессию менять. Кое-что мне из казны герцога выплатили за потерянную землю, за дом, за лошадь и за службу, и хочу я сапожную мастерскую открыть. Одно время учился этому, кое-что руки помнят.
— И в чем проблема?
— Не хватает мне денег. Надо двадцать империалов, на все про все, а у меня только двенадцать.
Курбат снял с пояса кошель, положил перед будущим тестем на стол, и произнес:
— Здесь тридцать империалов, можно небольшой домик купить на окраине. Сейчас многие из беженцев пытаются домой вернуться — не понимают еще, что по весне их снова сгонят, и цены в городе на жилье пока упали.
— Ну, — Хант деньги взял и спрятал себе за пазуху, — раз так, то спасибо тебе, Курбат. Только запомни, я все верну. Веришь?
— Верю, как же без этого.
— Может быть моя помощь в чем-то нужна? — спросил Хант.
Курбат задумался и ответил:
— Знаете, наверное, ваша помощь нам понадобится.
— Нам?
— Мне и моим братьям.
— Говори.
— Время сейчас неспокойное, никто точно не скажет, куда рахдоны могут ударить, и у меня мысль такая возникла. Когда дом купите, нужно вырыть под ним обширный подвал, чтоб человек тридцать-сорок всегда в нем могли пересидеть какое-то время. Разумеется, с хорошей канализацией, запасами воды и еды.
Эрик Хант насторожился, сделал большой глоток вина и спросил:
— Думаешь, что и Норгенгорд могут осадить?
— Все возможно, до границы здесь недалеко, три дня пути, и если корпус рахдонов ударит через Эльмайнор, то остановить их некому, все войска на востоке. Однако, тут ведь дело в чем. Наш отряд небольшой и быстрый, мы в случае беды оторвемся, и сможем на запад отойти, но с нами мальчишки, два десятка оболтусов, которых деть некуда. Вот и предлагаю схорон сделать, чтоб если придет беда, не обязательно что она будет, им было где пересидеть. Про что я говорю, понимаете?
— Понимаю, — кивнул Хант. — У нас такой схоронок был раньше, когда семья большая была, и братья мои с сестрами не разлетелись по свету. Как никак, а на границе со степью жили. Сделаю все в лучшем виде, только это затрат потребует.
— Насчет затрат не переживай, завтра еще денег подкину, и начнете сразу же дом присматривать, чтоб неприметный был, но от нашего района не очень далеко. Кроме того, сведу тебя с человеком из Тайной Стражи, сержант Лука Мергель, он свой, поможет, если что, даже если нас рядом не будем. Наймете работяг не шибко говорливых, Лука в этом вопросе поможет, и приступайте. Думаю, никого не удивит, что вы ремонт затеяли, и дом изнутри перестраиваете. Схоронок должен быть готов к весне.
— Серьезно у вас все, — удивился Хант.
— Так сложилось, — ответил Курбат.
Договор скрепили, как водится, рукопожатием и вином. Разговор перешел на воспоминания Ханта о славной и героической битве под Стальгордом, а Курбат, слушая будущего тестя вполуха, думал о своем.
Через полчаса довольные родители будущей невесты покинули квартирку молодых. Эльза принялась за уборку стола, а Курбат, допивающий вино, спросил ее:
— Эльза, скажи, почему ты меня полюбила?
Девушка замерла, потом наклонилась к нему, прижалась и ответила:
— Не знаю, люблю и все. Ты такой сильный, ловкий, смелый, мужчина одним словом. Мой рыцарь.
— Так ведь и братья мои, такие же. Почему не они?
— Дурашка, — она взъерошила ему волосы на затылке. — Я им безразлична, что есть, что нет, а ты меня любишь, и я это чувствую, и никогда тебя не разлюблю. Ты только мой, запомни.
Парень мотнул головой назад, на горб:
