Глава 8
Фауст прибыл на постоялый двор минут через двадцать. Выглядел он вполне здоровым, лишь огромный кровоподтек у виска напоминал о страшном ударе о ствол дуба. Лицо Елены Прекрасной слегка обветрилось, волосы растрепались, но она была еще прекрасней, нежели всегда.
Как только Фауст вошел в комнату с камином, Одиссей устремился к нему со словами:
— Я знаю, кто вы такой! Вы Фауст!
— А я этого и не скрываю.
— И с вами Елена Троянская!
— Верно, — сказал Фауст. — Это вполне естественно. Елена Прекрасная — самая красивая женщина в мире и, следовательно, достойная спутница такому человеку, как я. Кто вы такой и чего вы от меня хотите?
Одиссей назвал себя и представил Ахилла. Хотя Фауст и был поражен этой встречей, он не подал виду.
— Будем кратки, — сказал Одиссей. — Мы здесь, чтобы вернуть Елену Прекрасную. Ваш дружок-демон не имел ни малейшего права умыкать ее из Тартара от законного супруга.
— И слышать об этом не хочу! — сказал Фауст. — Она была дана в мое распоряжение, и я не намерен с ней расставаться.
— Сдается, я уже от кого-то слышал подобные речи, — молвил Одиссей с лукавой усмешкой, намекая на события, с которых начинается «Илиада». Тогда Ахилл не пожелал добровольно уступить Агамемнону свою пленницу, девушку по имени Брисеида, на которую верховный главнокомандующий греческих войск «положил глаз», а после того как Агамемнон все-таки забрал ее себе, Ахилл пришел в великий гнев, принесший, согласно Гомеру, «ахейцам великие муки», ибо великий герой уединился в своей палатке и не принимал участия в битвах. В итоге греки чуть было не проиграли Троянскую войну. Пришлось вернуть Брисеиду Ахиллу, и он мигом положил конец натиску троянцев.
— Может, ты и слышал подобные речи, — сказал Ахилл, — сейчас это к делу не относится! Фауст должен вернуть мою жену!
— И не надейтесь! Только попробуйте отнять ее у меня!
При этих словах Фауст выхватил из-под своего плаща кремневое ружье.
— Если бы мы захотели отнять ее силой, нас бы ничто не остановило, — сказал Одиссей, — даже ваше невиданное оружие. Нет, нет, Ахилл, убери меч. У нас есть средство получше.
Одиссей вложил два пальца в рот и пронзительно свистнул. Ответ на этот протяжный низкий мрачный звук последовал почти незамедлительно. Раздались нарастающие завывания и вопли, которые вначале напоминали беснования ветра, потом стали членораздельнее и оказались старушечьими криками.
Дверь постоялого двора внезапно распахнул порыв зловонного ветра, и внутрь влетели три фурии. Они появились в облике трех огромных черных ворон, крылья которых были будто пылью припорошены.
Со стонами и подвываниями птицы заметались по комнате, осыпая присутствующих своими вонючими испражнениями. Когда все ошалели от шума и мельтешенья крыльев, вороны внезапно приняли человеческий облик — превратились в трех длинноносых красноглазых старух в черных пропыленных лохмотьях. Алекто оказалась толстухой, Тисифона была худа как жердь, а платье Мегеры в одних местах пузырилось от жира, в других висело как на вешалке. У всех сестер глаза напоминали яичницу с вытекшим желтком.
Они сцепились руками и стали плясать вокруг Фауста, визжа, подпрыгивая, хохоча и улюлюкая, плюясь в его сторону. Доктор пытался в этом диком положении сохранить достоинство: угрюмо молчал и не пытался бежать. Однако ему было чрезвычайно трудно сохранять спокойную мину и присутствие духа, когда вокруг бесновались три старые карги.
Наконец Фауст нарушил молчание:
— Достопочтенные фрау, такое неприличное поведение с вашей стороны не даст желаемых результатов, поскольку я не принадлежу к вашей эпохе и почитаю другую небесную команду, которая пришла на смену вашей. Ввиду вышесказанного я вряд ли вострепещу, не приду в священный ужас от всех ваших скачков и ужимок — они меня нисколько не пугают.
— Вострепещу, растрепещу! Умник выискался! — выкрикнула Тисифона. — Может, мы и не сумеем причинить вреда твоему телу. Но попробуй-ка поговорить с кем-нибудь, если мы будем непрестанно орать и визжать у твоих ушей!
— Ваше поведение нелепо, — презрительно заявил Фауст.
— Очень даже лепо! — расхохоталась Тисифона. — А как тебе понравится, если мы затянем эллинскую народную, плясовую, хороводную — куплетов этак на сто? Девочки, а ну-ка хором!
Фауст даже присел от ужаса, когда старухи в три луженые глотки загорланили что-то вроде древнегреческого варианта «У попа была собака…» Так вопят гиены в пустыне в жаркий день. Нет, вой гиен — райская музыка в сравнении с хором эриний!..
Фауст стоически терпел, но уже ко второму куплету утратил способность соображать, он задыхался — и наконец в отчаянии замахал руками:
— Дамочки, помолчите минутку, дайте мне собраться с мыслями!
Бесноватые певицы разом умолкли, и Фауст, обретя драгоценную передышку, отбежал в другой конец комнаты и тихонько заговорил с хозяином постоялого двора, который тоже ошалел от неожиданного спектакля, затеянного эриниями.
Сами же сестры-разбойницы подозревали Фауста в каком-нибудь коварном замысле, поэтому покой длился не долго — сестры заговорили между собой пронзительными голосами, которые звучали так, словно шли из собственного сознания Фауста. И доктор уже не думал, а слушал внутренние голоса, навязанные ему извне. Эти голоса твердили наперебой:
— Ах, черт, в какой же жуткий переплет я попал!
— Проклятье, я сам себя не слышу из-за этого шума в голове!
— А если бы я мог думать, о чем бы мне следовало думать? О Елене?
— Как ты сможешь думать о Елене, олух, если эти старые мегеры наполнили сознание до отказа ужасом и отвращением к ним, так что никакая иная мысль не способна пробиться наружу?
В полной уверенности, что думает он сам, тогда как это эринии вкладывали в его голову всякий вздор, Фауст забормотал:
— А зачем мне сдалась Елена, пусть она и трижды распрекрасная, если голова моя лопается от посторонних голосов, которые диктуют мне рецепты приготовления пудингов с кровью и способы выиграть в маджонг! Все, сдаюсь, старухи взяли верх надо мной. — И уже совсем громко он произнес: — Ладно, если вам так уж хочется вернуть Елену Прекрасную — берите ее, чтоб вам пусто было!
Страшные старухи исчезли столь же быстро, как и появились. А с ними пропала и Елена Прекрасная.
Фауст пришел в себя и огляделся. Ни Одиссея, ни Ахилла. Он съел булочку, запивая вином. Потеря Елены больно ударила по его самолюбию, хотя, по совести говоря, ему было ни тепло ни холодно от ее присутствия. К тому же у него теперь были развязаны руки, и он мог все свое время посвятить основной цели: занять свое законное место в Турнире между силами Света и силами Тьмы.
