Парни из Доренса вернулись из Агнальских гор примерно через месяц после этих событий. Они привезли весть о том, что все обитатели Стелом Хейста уничтожены, а сам он полностью разрушен. Еще они привезли с собой забальзамированное тело Эриха Горднера, погибшего при штурме замка, что представлял собой Стелом Хейст, чтобы похоронить его на доренсийском кладбище.
«Достойная смерть, — размышлял я, глядя на то, как тело Эриха опускается в могилу. Горднер, по рассказам диверов, сделал то, чему все время учил своих учеников — пожертвовал собой, чтобы спасти нескольких из них. — И все же зря я тебя отпустил…»
Самое странное во всей этой истории было то, что мне так и не удалось выяснить личность человека, чье лицо показалось мне знакомым среди тех, кого приходя в сознание, я видел вокруг себя. Какого бы я не спрашивал: кто мог находиться тогда у моей постели, люди пожимали плечами, перечисляли поименно, но все безрезультатно. И даже Коллайн не смог узнать ничего, когда я попросил его о помощи в розыске этого человека.
Странно, я ведь определенно видел его раньше, его лицо было хорошо мне знакомым, но я так и не мог вспомнить, кто именно это был.
Или этот человек являлся частью моего бреда, вызванного ядом в ранах?
Я сидел, задумавшись, в очередной раз пытаясь ответить на, казалось бы, совсем несложный вопрос: почему денег всегда не хватает, сколько бы у тебя их ни было? Ладно, когда идет война, там не до положительного баланса между приходами и расходами. Ладно, послевоенное время, когда экономика все еще переживает ее последствия. Но Империя не воевала уже добрый десяток лет, даже пограничных конфликтов не было. Нет, есть в этом мире вещи, моему уму непостижимые.
Эх, плюнуть бы на все, собрать своих верных и проверенных людей, и махнуть с ними в вардовские степи, вот где раздолье! И дормона вардов, Тотайшана давно уже не видел, года два, наверное, со времени его последнего визита в Дрондер. Но только не в ближайшее время.
В отворившуюся дверь вошли дети, мои дети, все трое. Ну какие они теперь дети? Сегодня им всем исполнилось шестнадцать лет, они в один день родились, и по этому случаю вечером в императорском дворце будет грандиозный бал, а затем, когда окончательно стемнеет — грандиозный салют. Салютом теперь уже никого сильно и не удивишь, даже таким, какой он будет на этот раз, они происходят теперь ежегодно, и не по разу. Но есть у меня, есть, чем и Янианну поразить, и приглашенных гостей. Да так поразить, что я заранее предвкушаю их изумление и восхищение. А уж гостей будет!..
И с сопредельных держав приглашены, великий герцог Эйсен-Гермсайдра Жюстин Эйсен, например, со своей супругой. И даже скардарский дерториер Иджин дир Пьетроссо почтит нас своим вниманием. Он уже на пути из Гроугента в столицу, с минуты на минуту должен прибыть, так что в самом скором времени пойду его встречать.
Заодно уж и призову его к ответу за одно д-а-а-внее письмо. Когда я в последний раз сам был в Скардаре, он мне так голову задурил, что и вспомнил то я о своем намерении уже на обратном пути в Империю. Нет, сегодня, конечно же, призывать к ответу его не буду, чего уж тут, сразу с дороги, я же не зверь какой-то, а вот где-то через недельку… На шпагах, на шпагах он почти всегда мне проигрывал, и вряд ли что-то могло измениться. И обязательно Янианну приглашу посмотреть, как я его под орех разделаю. А то взяла себе моду раз за разом повторять:
— Ах, ну что же он тогда не смог решиться! Ведь все могло бы сложиться и по-другому!
За прошедшие десять лет раза два такое точно было…
Я встал и пошел навстречу моим детям, вспомнив свои переживания по поводу давнего ранения в ногу. Все зажило отлично, осталась только легкая хромота. Почти незаметная, которая, как я надеюсь, только придает моей походке еще большую мужественность. Правда, я сальто крутить не могу, так я его и десять лет назад крутить не мог, и двадцать.
Нет, ну какие же теперь они дети!
Яна потрясающая красавица, вся в свою мать. Такие же огромные глаза изумрудного цвета, так и брызжущие гневными искрами, когда сердится. Такая же стройная фигурка, правда, она выше своей матери чуть ли не на пол головы. А вот нос у нее мой, определённо мой, и кто скажет иначе — сам без него останется.
Бедные, бедные кавалеры, она же вертит ими как хочет! Все эти придворные воздыхатели давно бы друг друга на дуэлях перебили из-за одного только ее благосклонного взгляда, если бы не сама Яна. Узнав о том, что один из них, пытаясь произвести на нее впечатление, затеял дуэль, она устроила ему такое!.. Этот несчастный претендент на место в ее сердце и сам уже не рад был пришедшей ему в голову глупой мысли. Клянусь, на его месте я как минимум эмигрировал на другой конец света. Очень неглупая девочка, я всего лишь один раз поговорил с ней на тему дуэлей, и этого стало более чем достаточно.
А она не глупа, совсем неглупа, и в этом Яна от своей матери ни в чем не отличается. Однажды, не на шутку прогневавшись, я пригрозил отдать Яну замуж за сына короля Лаверны, благо, что отношения с этим королевством довольно натянутые. Ну а как еще решать подобные проблемы, если не таким образом? Должен признать, что вид у меня в тот момент был очень убедительный, когда необходимо, я могу придать его своему лицу в разговоре что с ней, что с ее матерью.
По крайней мере, в глазах у меня не написано, что они могут веревки из меня вить, и узелками их завязывать, что как нельзя более соответствует действительности, и к дочери сие относится даже больше. Так вот, Яна не стала надувать губки, биться в истерике, или вообще грозить, что в таком случае мы с матерью никогда уже ее не увидим. И вообще никто больше не увидит. Выслушала, кивнула головой, и вышла, аккуратно прикрыв за собой дверь.
И только через неделю, застав меня наедине, затеяла разговор:
— Папа, я хочу с тобой серьезно поговорить, — начал она, скромно усевшись на самый краешек стула. — Вернее, попросить тебя. Нет, не так, мне хотелось бы, чтобы ты пообещал мне одну вещь.
«Да все, что угодно солнышко мое, — с крайней степенью неприступности во взоре думал я, глядя на нее. — Проси все что угодно, и я обязательно выполню.
Разве я смогу тебе хоть в чем-нибудь отказать?»
— Папа, обещай мне, что замуж я выйду только по своему согласию, — наконец решилась Яна высказать свою просьбу.
«Господи, девочка, разве я не говорил тебе, что самое главное в жизни — это счастье своих детей? — думал я тогда, тщательно скрывая любование чертами своей дочери, так похожей на мать. — Нет, не говорил, и не скажу, ведь тогда веревок из меня на все дворцовые потребности хватит с избытком, еще и на продажу останется».
