— Слышишь, Карл? Внушает уважение… до чего милая формулировка. А он у тебя неразговорчивый однако.
— Стесняется, — буркнул Карл, делая вид, что всецело сосредоточен на еде.
— Надо же… а я и не предполагал, что Хранитель может страдать таким недостатком, как стеснительность.
— Страдать? — переспросил Карл. — О да, пострадать он любит, главное, чтобы повод достойный. Правда? И вилку оставь в покое, она ни в чем не виновата, нечего ее штопором закручивать.
Рубеус, испытывая некоторое запоздалое чувство стыда, отложил изувеченную вилку в сторону. Марек весело рассмеялся:
— А я погляжу, вы друг друга любите… прямо даже завидно как-то. Но нелогично. Хотя, как показал опыт, довольно эффективно. — Марек аккуратно разгладил складки на кружевной салфетке, затем поправил манжеты, галстук. В парадном зале воцарилась нервная тишина, нарушаемая лишь легким позвякиванием хрустальных подвесок на люстре. Черт, с каждым часом Рубеусу нравилось здесь все меньше и меньше, и вообще появилось желание вернуться в Хельмсдорф, где все ясно и понятно.
— К Хранителю Севера у меня имеется небольшая просьба… — теперь голос Диктатора сух и деловит, ни намека на язвительность либо насмешку. — Западная Директория временно осталась без присмотра, так вот, я хотел бы, чтобы ты принял два участка, соседних с твоим регионом. Участки хорошие, пара заводов, военные базы, ну и человеческие поселения, хотя это второстепенный фактор. Ну так как?
Отказаться? Рубеусу совершенно не хотелось возиться с чужими участками, тем более, когда в своем регионе только-только начало вырисовываться некое подобие порядка. Но отказывать Диктатору опасно… да и сформулированное столь вежливо предложение, скорее приказ, чем просьба. И Рубеус вежливо ответил:
— Всецело в твоем распоряжении.
— И правильно. — Марек довольно улыбнулся. — Остались кой какие мелочи… формальность, но все-таки, и можешь быть свободен. Ну, относительно свободен, конечно. Абсолютная свобода — это абсолютная чушь. Правда, Карл?
Вице-диктатор пожал плечами, непонятно было, согласен он с данным утверждением, или же просто спорить лень. Марек торопливо, точно вспомнил вдруг о сверхсрочном деле, допил вино и, встав из-за стола, произнес:
— Ладно, прощаться пока не буду, на закате встретимся. Карл, будь любезен, объясни нашему юному другу, что от него потребуется.
— Вот же урод моральный, — пробормотал Карл, когда за Диктатором закрылась дверь. — Не знаю, как ты, а я наелся.
Сине-серебристая комната была единственным местом в замке, где Рубеус чувствовал себя если не уютно, то хотя бы спокойно. За открытыми ставнями обнаружился широкий карниз, переходящий в длинный каменный язык, нависавший над черной пропастью. Смутные силуэты горных вершин, редкие звезды, бледнеющее небо… скоро рассвет.
— Любуешься? — Карл вошел, как обычно, без приглашения. Подойдя к окну, выглянул наружу, и заметил. — Ничего пейзаж. Она любила на карнизе сидеть, заберется на самый край и сидит, когда читает, когда просто…
— Знаю. Снизу видно было, только мы думали, что она — призрак.
— А… — Карл отошел от окна и нажал на кнопку, закрывающую ставни. — Призрак… похоже. Ну да, я же потом запретил ей. Бойцы должны сражаться, а не мечтать. Ладно, это все лирика, теперь давай о реальности, сразу скажу, она тебе не понравится, но либо ты сделаешь то, что хочет Марек, либо… труп. Расклад понятен?
— Более чем. И о какой такой формальности шла речь?
Нехорошее предчувствие поселилось с того самого момента, как Марек упомянул об этой самой формальности.
— Охота. — Карл смахнул невидимую пыль со стеклянного столика, подбросил на ладони браслеты и, отложив в сторону, повторил. — Всего лишь охота… Дат Каор. Помнишь, что это такое?
— Нет.
— Не помнишь? Или сразу отказываешься? Ну да, с тебя станется… послушай, Марек не требует соблюдения всех правил, и скажи за это спасибо.
— Кому?
— Мне, Мареку, Господу Богу! Какая разница. Главное, что у тебя есть возможность избавить жертву от ненужных мучений, а это, поверь, очень много.
— Я не могу…
— Чего ты не можешь? Найти? Или убить? — Карл разговаривал, отвернувшись к стене. — А теперь давай, вспомни, скольких ты уже убил? Человек тридцать наберется? Чуть больше, чуть меньше…
— Это другое.
— Неужели? И в чем же различие? Время у тебя до заката, либо да, либо нет. Только, запомни, Марек отказа не примет. А от того, что ты к своим тридцати трупам добавишь еще один, ничего не изменится. Уговаривать я не буду, надоело. Пора самому начинать думать.
Карл ушел. В комнате вдруг стало душно, тесно. Стены словно сдвинулись, грозя раздавить, в зеркале растаяли отблески искусственного света, а парные браслеты вдруг стали напоминать кандалы. Рубеусу хотелось убраться подальше от Орлиного гнезда и необходимости принимать решение. Впрочем, с решением как раз все просто. Одна смерть, плюс еще одна и еще… плюс много смертей. Он ведь уже привык убивать, просто, не задумываясь и не переживая. Как и подобает да-ори. И сколько времени понадобилось? Рубеус попытался вспомнить тот переломный момент, когда убийство перестало быть собственно убийством, превратившись в неприятное, но привычное действие. Попытался и не смог.
По белому потолку скользили тени, а за железными ставнями восходящее солнце нагревало длинный каменный язык… Рубеус вдруг понял, что почти забыл, как выглядит солнце. Желтое, обжигающе-яркое, чужое… Солнце его не примет, да и глупости все это. Не о солнце думать нужно, а о том, что завтра он окончательно потеряет право называться человеком.
Странно, но эта мысль совершенно его не пугала.
Вальрик.
В казарме привычный шум и непривычный, почти забытый запах горя, смешанный со все той же ненавистью, сейчас она другая, целенаправленная, острая, как… как меч, который отобрали у Вальрика. В казарме запрещено держать оружие. Шакра задержался в душе больше обычного, а когда пришел, то не вытираясь, упал на кровать.
— Ты не ранен? — спросил Вальрик, его несколько беспокоила эта непривычная мрачность.
— Оставь, — Ским садился на кровать тяжело, прижимая раненую руку к телу, сквозь бинты проступили розоватые пятна. — Он после боя всегда такой.
— Но мы же победили? Или нет?
— Победили, — отозвался Шакра, не открывая глаз. На темной коже блестели капли воды, придавая сходство с одной из бронзовых статуй Саммуш-ун. — Очередная бессмысленная победа…
— Почему бессмысленная?
— А какой в ней смысл? И какой смысл в том, чтобы сражаться с незнакомыми людьми, которые лично тебе ничего плохого не сделали? Ради чего? Пустого веселья? Мимолетного азарта? Чтобы кто-то заработал деньги, а кто-то проигрался? Какова цена жизни?
