Что меня всегда удивляло, так это белизна рассвета...
Закат почти всегда, во всех мирах, багров, кровав, залит расплавленным золотом, пурпурен - что-то такое в нём патетическое, драматическое, тревожное... этакие пышные похороны дня по всем классическим канонам. А вот новый день рождается негромко и неярко. Чуть заметная позолота, еле ощутимая розоватость - в море утренней белизны, нежно и светло, внушает радость и надежду, просто прогоняет тьму и всё, без всякого пафоса, нажима и напряжения. И - редко наблюдаемое таинство: на закате мы бодрствуем, совы, так сказать, а на рассвете мы спим. Наверное, поэтому оптимистов на белом свете меньше, чем пессимистов...
И вот небо над Чанграном такое белёсое, еле-еле розоватое, чуть золотистое, и воздух пахнет утром, свежим утром с примесью горелого дерева, тряпок и мяса - и я это всё ощущаю, как последние минуты тишины. Обожжённый волк, чьи щека, подбородок, шея и грудь уже не выглядят, как ночной кошмар - покрыты сероватой пенкой "заморозки", регенератора для тканей, повреждённых термически, вдруг садится на тюфяке, поджав ноги, прикусывает костяшки пальцев и начинает плакать. Без рыданий и прочих спецэффектов, но слёзы льются потоком.
- Тебе больно? - спрашивает Кирри.
- Меня-то за что убьют вместе с вами?! - выдыхает он тихо и отчаянно, в смертной тоске. - Я-то Льва не предавал, я - наоборот, что ж, я виноват, что ли?!
- Вот за это мы и воюем, - говорит Кору. - Ты не предавал, а тебя предадут. Тебя уже списали со счетов, дурак ты. И никому ты ничего не докажешь - тебя назовут врагом и казнят, как врага, в тебя будут плевать, а тебе только и останется, что распускать сопли и тратить влагу в пустыне. И знаешь, брат, это ведь всегда так: пока ты плюёшь - всё кажется хорошим и правильным, а стоит только понять, что будут плевать в тебя - так и открываются глаза. Появляется охота скулить: "А за что меня-то? Я же был хороший, как все, как велели..." Скажи, права ли я?
- Ты - женщина, - пренебрежительно бросает волк.
- Тебя надо было обрезать, чтобы ты лучше понял, чего стоишь на этой земле? - усмехается Кору. - Зря вас жалеют, зря. Нас всех надо возить мордой по грязи, пока не поймём...
Просыпается Элсу, трёт глаза, сипло говорит:
- Кору, ты чего бранишься?
Кору тут же забывает про волка, наклоняется к своему Львёнку, помогает ему устроиться удобнее, даёт напиться:
- Как ты, командир? А?
- Хорошо молился, - шепчет Элсу. - Творец, видно, услышал.
И мне кажется, что я слышу далёкий топот копыт. Кавалерия идёт? Это даже не столько звук, сколько ощущение вибрации почвы, воспринимаемое спинным мозгом больше, чем ухом.
Всадники и пушки.
- Ник, - вдруг говорит Юу, - это Рийну. Я... мне очень хочется, чтобы она жила. Мы, знаешь... встретились глазами в драке... и вышло что-то... я не думал, что на войне так бывает. Нам всё стало неважно. Бой, не бой... мы одни были среди этой свалки. Хок, Ник, мы ведь ни о чём не думали, ни о наших странах, ни о вере... Солдат говорит "трофей", когда ему неловко сказать "возлюбленная"...
Рийну кивает, прислонившись к плечу Юу как-то совершенно по-родственному. Юу обнимает её и прижимает к себе.
- Если всё это выгорит, - говорит он, - я поговорю с её родителями. Объясню. У нас будет свадьба, знаешь, правильная свадьба, с Озером Звёзд, с пионовыми пирожными, с целованием клинка... чтобы все видели, весь Чангран - мы друг другу принадлежим на равных правах. Просто - Небеса судили ей быть женой, а мне - мужем. А вот если я умру сегодня...
- Тогда и я умру, - вдруг спокойно и твёрдо говорит Рийну. - Разве мне тебя простят когда-нибудь, если ты умрёшь, а твои Львята проиграют? Думаешь, я после этой ночи смогу быть рабыней у всяких озабоченных гадов? Прости, Барсёнок, этого не будет.
Юу целует её руки, отстраняет их от себя - и заряжает пистолеты.
- Мы уедем в Кши-На, - говорит он, улыбаясь. - В Тай-Е, в город, прекраснее которого нет на свете, в Тай-Е, к моему Брату, к моим Сестричкам и к моей Сестре-Государыне. И ты будешь придворной дамой, самой красивой из всех, а я нарисую тебе на веере двух фениксов.
- Почему? - спрашивает Рийну и заряжает третий пистолет.
- Фениксы означают полёт душ. Мы взлетели в небеса и встретились под самым солнцем, - говорит Юу и прислушивается. - В наших сердцах раскрывались цветы и сияли звёзды... у меня никогда не получатся такие дивные фениксы, как у Ча, он рисовал лучше всех при дворе... но тебе понравится...
- Мне понравится, - говорит Рийну. - Ты убьёшь меня, если не будет другого выхода, Барсёнок? Если у меня не хватит сил?
Юу кивает.
- Посмотрите, как эти двое друг друга хоронят! - фыркает Кору. - Спасибо, братья-сёстры, лошади дворцовой стражи увязнут в этом море соплей, мы победим!
Элсу невольно улыбается - и Юу с Рийну смеются. И мы слышим пушечный залп - и далёкую пальбу из ружей.
Просыпаются нори-оки, тянут Кирри за одежду, расспрашивают вполголоса; он, присев рядом на корточки, говорит и улыбается - как взрослый, успокаивающий детей. Раненые волки, накаченные стимуляторами, мечутся во сне. Ри-Ё смотрит на меня вопросительно: "Началось?"
Рийну делает попытку сесть - и еле сдерживает крик.
- Скоро пройдёт, - говорит Юу, и вид у него такой, будто это он ломается.
- Анну встретил наших у Дворцовых Ворот в город, - говорит Рийну сквозь зубы, пытаясь вморгнуть выступившие слёзы. - Это не по нему. Это он. Со сторожевых башен.
- А наши-то, - бормочет обожжённый волк, - наши у Дворцовых... ночная стража... что с ними? Мёртвые? Предали?
- Половина на половину, наверное, - предполагает Кору.
Элсу сжимает кулаки.
- Там Анну, там Эткуру... а я тут...
- А ты, командир, сунулся под пули вместо того, чтобы смотреть и слушать, - говорит Кору с ласковой укоризной. - Потому что ухитрился оскорбиться, когда дворцовые псы орали всякую ересь. Всегда был вспыльчив, Львёночек...
- А где Мидоху? - вспоминает Элсу.
- Убит.
- Ох...
- Война, командир. И мне жаль...
Пушки грохочут снова.
- Идиоты, - бормочет обожжённый волк. - Куда же они лезут?! Канониры Анну стреляют со стен - наши на тракте, как мишени...
- Ждали, что Анну сделает так же, - усмехается Рийну, кусая губы. - Ждали людей Анну, стоя на стенах, держали фитили наготове, думали, он сдурит - а теперь сами творят эту глупость.
- Или это - предательство! - рычит обожжённый. - Кто-то во Дворце решил положить братьев у этих адовых ворот, суки!
- Они просто не верят, что Чангран уже наш, - говорит Кору презрительно. - Они думают, что им дадут прогарцевать по городским улицам, а мы будем лежать тут ниц, в пыли, и ждать, когда они нас расстреляют! Ох, и дерьмо же...
Элсу смотрит на Кору с тихим обожанием.
