Первая встреча вышла Семёну удачной. Воронок издали учуял человека, дрогнул, подсказывая хозяину быть настороже. А потом из-за пригорка вылетел всадник, с криком метнулся наперерез Семёну:
— Тайма, батыр!
Тайма — держись! Так кричат, когда уверены в победе, не боятся поединка и готовы встретиться с врагом лицом к лицу.
Семён круто развернулся, осадил Воронка.
Противник приближался, держа саблю на полувзмахе. Саадака он не коснулся, и Семён тоже не потянулся к поясу, где были заткнуты пистолеты, лишь положил ладонь на рукоять сабли, показывая, что готов, если придётся, биться тем же оружием, что и встречный.
С лязгом скрестились сабли, кони загарцевали, стараясь кусить друг друга. Противник был в тех же годах, что и Семён, может, маленько старше. С конём он управлялся получше Семёна, а вот в рубке уступал. К тому же и Воронок превосходил низкорослого башкирца молодой силой и не давал ему развернуться как следует.
Поединщики съехались раз и два, сабля башкира заметно исщербилась, но признавать поражение он не желал, продолжая наседать на Семёна.
— Тайма!
Шкрябнул злой сабельный металл, столкнулись потные конские груди. Башкир бросил повод, вцепившись свободной рукой в ворот халата, рванул Семёна на себя, но Воронок вовремя встал на дыбы, и из седла оказался вырван лёгкий телом степняк.
Семён осадил коня, ожидая, пока незнакомец поднимется на ноги.
— Тебя спас конь! — пролаял побеждённый. — На, бери!
Он швырнул на землю саблю, которую не выпустил, даже упав, принялся стаскивать серый дорожный халат. Семён молча ждал. Этот нехитрый приём был знаком ему со времён рабской неволи. Метнуть халат в лицо вооружённому недругу, на миг ослепив и связав руку с саблей, а самому за этот миг выхватить засапожный ножик и успеть ткнуть врага под вздох. Приём безотказный, если противник не ожидает броска. Семён легко перехватил летящую одежду, продолжая держать поединщика на расстоянии вытянутой сабли.
— Я видел, как бьются одеждой, когда был в Кашгаре, — произнёс Семён.
Наклонившись, набросил халат на плечи растерянно стоящему степняку, сказал: «Да пребудет над тобой милость Аллаха! Благодарю за радость честного поединка», — и, не оборачиваясь, поехал прочь. Скакал, вслушиваясь, не заскрипит ли позади сделанный из рога степной лук, но всё было тихо.
Что ж, теперь в становищах узнают о странном путешественнике. Новости в степи летят быстрей, чем сплетни в торговом селе, а когда путь тебе предваряет такой рассказ, это хорошо.
Однако вторая встреча случилась в тот же день, то есть прежде, чем слухи могли коснуться чужих ушей.
На этот раз Семён столкнулся с целой ватагой, рыскавшей по степи в поисках добычи. Всадников было больше двух десятков, и они заметили Семёна прежде, чем он их. Семён ехал не торопясь, прикидывая, где бы пристать на ночлег, когда из укромной ложбины, рассыпавшись лавой, вылетели всадники. Ни о каком поединке не могло быть и речи, на Семёна никто не смотрел как на воина, лишь как на добычу. Тут приходилось просто спасать свою шкуру. Семён хлестнул усталого Воронка и кинулся наутёк.
Хороший дончак не чета низкорослым башкирским лошадкам, у казацкого коня в роду и тонконогие арабские скакуны, и туркменские аргамаки, и дорогие иноходцы западных земель. Но на своём дворе и малая собачка — пёс. Чужаку, будь под ним хоть летучий буцефал, в степи от кочевника не уйти. Семён прекрасно понимал это и скакал, лишь выбирая место, где остановиться и встретить противника. Даже в степи есть места, где тебя не станут убивать сразу, а сначала позволят сказать слово и выслушают.
На холме впереди замаячило тёмное пятно. Семён подстегнул Воронка, стремясь хоть на минуту выиграть время. Если там мазар — могила безвестного бусурманского святого, отмеченная камнем и парой конских хвостов на покосившихся жердях, то он спасён. Там, где нет мечети, правом беста пользуется мазар. Великим святым правоверные строят преогромные мазары, настоящие мавзолеи, подводят их под крышу и служат там, как в церкви, а тут явно ничего такого нет… был бы хоть один хвост на древесном хлысте…
Воронок, ёкая селезёнкой, вынес Семёна на вершину. Теперь стало ясно, что все надежды рухнули. Не было здесь могилы, стоял лишь допотопный болван, рубленная из камня раскосая баба с толстым животом и свисающими до пупа сиськами. Таких идолов степняки боятся и тронуть не смеют, но не почитают. Никто не постесняется зарубить пришельца пред самыми глазами языческой богини. И всё же если не здесь, то нигде!…
Семён кинул поводья на кстати торчащий из земли колышек — видно, и тут какие-то волхвания творятся! — рванул из перемётной сумы джои-номоз.
Башкиры взлетели следом за беглецом на вершину, разом осадили коней. Человек, за которым они гнались, больше не бежал и не собирался защищать свою жалкую жизнь. Он молился. Не глядя на тяжело дышащих всадников, отбивал ракьяты, вполголоса повторяй слова священного Корана:
— Хвала — Аллаху, господу миров милостивому, милосердному, царю в день суда!…
Единым движением отряд сдержал лошадей. Нет больше греха, чем тронуть человека во время молитвы. Нельзя прерывать разговор с богом. Кони затанцевали на месте и замерли. Ничего, молитва коротка, и скоро очистившийся от грехов путник предстанет на суд Аллаха.
— Во имя Аллаха милостивого, милосердного! — без малейшего перерыва затянул Семён. — Эта книга, несомненно, руководство для богобоязненных, тех, которые веруют в тайное и выстаивают молитву…
Батыры ждали, удивлённые необычно длинной молитвой. Они узнавали слова, мулла в мечети не раз читал им по-арабски священный Коран, но именно читал, повторяя наизусть лишь первый аят, а этот незнакомец, кажется, вознамерился повторить всё писание по памяти.
— …Они пытаются обмануть Аллаха и тех, которые уверовали, но обманывают только самих себя и не знают. В сердцах их болезнь. Пусть же Аллах увеличит их болезнь! Для них мучительное наказание за то, что они лгут…
Один за другим всадники соскочили с лошадей. Старшие передали поводья юношам, но никто не произнёс ни слова, не решаясь прервать небывалую молитву.
Семён читал нараспев, благословляя свою память, позволившую ему помнить враждебное учение, как не всегда удаётся улему, расточившему годы в тени медрессе.
— …Не облекайте истину ложью, чтобы скрыть истину, в то время как вы знаете! И выстаивайте молитву, давайте очищение, и кланяйтесь с поклоняющимися. Неужели вы будете повелевать людям милость и забывать самих себя, в то время как вы читаете писание? Неужели вы не образумитесь?
Краем глаза Семён наблюдал неподвижные фигуры, умоляя всех богов разом, чтобы степняки не слишком оказались начитаны в мусульманском законе. Два или три раза Семён уже сбивался, вставляя слова по смыслу, от себя, и надеясь, что подмены никто не заметит. Да и кому здесь знать арабский?
