— Ну и куда ты лезешь? — поинтересовался я сам у себя, мысленно сплюнул и направил жеребца в сторону поляны.
Первым делом откинул подальше оружие, потом, приметив мелькающие между деревьев черные поджарые фигурки, саданул в ближайшую сосну наскоро состряпанной ледяной волной. Подивился, как складно и ловко у меня это получилось, поморщился от довольно болезненного отката, свистнул вслед улепетывающим волчинам и уже потом принялся за дуэлянтов.
С мужиком сразу стало все ясно: огромная лужа крови под ним сама по себе все засвидетельствовала. Сабля воительницы в буквальном смысле вмяла пластины горжета в шею, попутно разорвав хозяину доспеха мышцы и артерию.
— Сильна, однако… — Я оставил в покое мертвого и перешел к его оппоненту. Вернее, к оппонентке.
Островерхий конический шлем без забрала, чем-то напоминающий иерихонку, позволил рассмотреть лицо воительницы. Надо сказать, весьма симпатичное, открытое, с правильными чертами, разве что даже в беспамятстве отмеченное налетом упрямства или гордыни.
Почти стандартный для Серединных земель кольчато-пластинчатый доспех в женском варианте, под порванной и грязной белой хламидой. Очень добротный, но без всяких украшений, что вполне вписывается в образ воинов Обители Торжества Веры, принявших суровую аскезу. По крайней мере, так о них пишут, а вживую вижу оных в первый раз. Длинная и толстая черная коса, прихваченная в нескольких местах простыми бронзовыми кольцами. В волосах просматриваются прядки седины, хотя по лицу дева явно не старая, вряд ли возрастом более трех десятков лет. А скорее, даже меньше.
Никаких повреждений не просматривается, крови тоже нет. Значит…
— Живая… — вслух добавил я, приметив как вздымается грудь воительницы. — Ну, красавица, пора вставать. Времени у меня нет…
Недолго думая, набрал полные ладони снега и запихал его за воротник девушке. А потом еще добавил на лицо. Ну а как?
Но вполне ожидаемой бурной реакции так и не дождался: воительница просто открыла глаза, моргнула пушистыми ресницами и слабым тихим голосом заявила:
— Я готова. Властительницы милостиво примут Псицу Божью в обители свои.
— Рано… — Я поводил пальцем перед лицом девушки и убедился, что большие карие глаза вполне правильно на него реагируют. Значит, обошлась даже без контузии. Крепка, однако.
— Что рано? — машинально переспросила девушка.
— Помирать рано, — я встал с колен и протянул ей руку. — Вставай, времени нет.
«Псица Божья» приподнялась на локте, беспокойно бросила взляд по сторонам, но увидев труп своего оппонента в луже крови, немного успокоилась и поинтересовалась у меня:
— Ты кто, витязь?
— Гм… — я сначала даже немного удивился такому именованию. Впрочем, доспех у меня справный, одежда немного потрепанная, но дорогая, на селянина и простого солдата, соответственно, не похож. Морда тоже довольно наглая. Почему тогда и нет?
— К какому братству, дружине или обители принадлежишь? — детализировала вопрос дева.
— Вне… вне братства… — после некоторой заминки сообщил я ей. — Зовусь Гор. Славного рода… гм… не могу тебе, дева, оного сообщить, ибо дал обет. Странствую… вот…
— Принимаю твое объяснение, витязь… — удовлетворенно прошептала воительница и крепко сжав мою ладонь, встала. Охнула, слегка покачнулась, но до того как я ее успел подхватить, утвердилась на ногах и вежливо, но твердо убрала мою руку. — Прими теперь мое. Я Купава, странствующая инокиня Обители Торжества Веры. Следую согласно покаянию, добровольно на себя возложенному. Суть покаяния изложить не могу, ибо это личное таинство, прочим неинтересное.
— Что случилось? — я показал на труп.
— Вызвала его, — безразлично пожала плечами Купава. — Он принял вызов.
— Ага… понятно…
— Вызовешь меня? — немного обеспокоенно предположила девушка. Ее лицо так и осталось спокойным, волнение выдал чуть дрогнувший голос.
— Не имею на то причин, — поспешил отказаться я. — И вообще, надо бы поскорее убираться отсюда. Волки… опять же, вечер не за горами.
— Не возражаю… — воительница кривясь и держась за грудь сделала пару шагов. — Только обдеру этого уро… этого воина. Грех бросать трофей, богами даденный… ох-х… — она вдруг закашлялась и сплюнула на снег, — ты это… поможешь? Треть отдам… ну… половину…
— А без трофея никак?
Воительница упрямо мотнула головой и молча поковыляла к трупу.
Вот же зараза! Бросить ее? Так волки дурочку схарчат; но скорее всего, это даже не волки, а какие-то другие твари. Гораздо хуже. Ну что у меня за дурацкая способность себе на шею лишний груз вешать? Сам удивляюсь.
— Помогу за треть, — я вынул из седельной кобуры самострел убиенного монаха и вручил Купаве. — Стань на пригорок и следи за лесом. Удумаешь в меня стрелять, мигом жизни лишишься.
— Слово Псицы Божьей! — торжественно произнесла девушка и тут же строго добавила: — Но остерегись меня оскорблять недоверием в следующий раз!
Вот так даже? Суровая воительница. Впрочем, они все суровые, воительницы эти. Насмотрелся уже. Знаете, как-то неестественно это выглядит. Они гораздо серьезнее относятся к своей ипостаси, чем мужики, и от этого чрезмерно напыщенны. Эх, женщины, женщины, ну не ваше это дело — мечами махать… Ну да ладно.
Я ничего не ответил Купаве и занялся трофеями. Много времени это не заняло и уже через час мы вместе трусили на лошадках по направлению к Заречью.
— Держи, Гор, — Купава быстро разобралась с мошной Руфуса, так звали покойника, и протянула мне горсть монет. — Двадцать семь цехинов с мелочишкой. Жирный попался поединщик, повезло… — тут она не удержалась и наябедничала: — Они в мужской Обители все такие: предаются разврату и роскошествам чрезмерно. Мерзавцы, одним словом. И еще мужеложцы окаянные.
Я молча протянул руку и забрал деньги.
— Доспех, оружие и коня сдам в Заречье, и тоже получишь свою долю, — деловито продолжила инокиня. — Ах да… ты куда направляешься? Если нам не по пути, можно разделить прямо сейчас. Бери себе коня, но без сбруи, или секиру с кинжалом и щитом.
— По пути, — коротко ответил я, без особого стеснения рассматривая Купаву. А что… даже нравится она мне.
Спокойна, держится стойко, хотя видно, что досталось ей порядком: наверняка ребра поломаны. Кроме голоса и вполне симпатичного личика, ничего в ней женского нет. Фигура мощная, явно не тростинка, широкоплечая. Глаза холодные, за все наше общение на лице даже следа улыбки не промелькнуло. И повадки абсолютно мужские. Но это так, впечатление первого взгляда: даже воительницы, в первую очередь — женщины, и быстрой разгадке не подлежат по определению.
