Положение спас Пулио:
— Держитесь за мной, я под плащ панцирь надел — его не пробьет.
— Шлем Викису пробило, — буркнул Дербитто.
— У него не шлем, а жестянка, а у меня дорогой панцирь — папаша выделил, не пожалел для сынка. Бок задело, но не пробило вроде бы.
Пулио, прикрывая голову лезвием алебарды, шагнул внутрь, тут же доложил:
— Никого.
Через миг весь отряд был в просторном холле. Красивая мебель, красочные обои на стенах, в углах мягко сияют ночные светильники. Диссонируя с уютной обстановкой, у стены высится неряшливая груда хвороста и тонко наколотых дров. Похоже, кто-то готовил поджог. Хорошо бы отсюда рассыпаться по всему зданию, но Сеул опасался распылять свои небольшие силы и указал вправо:
— Идем в этот коридор. И проверяем по пути все двери. За первой дверью оказалась спальня воспитанниц — длинная комната с двумя рядами узких кроватей. На каждой безмятежно спит девушка.
Сеул не верил своим глазам — не может быть, что никто не проснулся после всего этого невероятного шума. Подошел к первой, проверил пульс.
— Живая. Да что с ними такое?
Пулио, подойдя к Сеулу, также склонился над девушкой, поднял ей веко:
— Кто-нибудь, свет поднесите, я ничего не вижу! Один из стражников снял со стены ночник, поднес к кровати. Пулио, осмотрев глаза воспитанницы, уверенно заявил:
— Итис. Им сейчас хоть над ухом в барабан бей — не проснутся. Похоже, отваром напоили — говорят, от него сон мертвый.
— Интересный приют, — констатировал Дербитто.
— Стреляют по гостям из пороховых трубок и поят воспитанниц наркотической отравой. Сеул указал на очередную вязанку хвороста в углу:
— Похоже, приют собирались сжечь вместе с девочками. Видимо, специально их опоили, чтобы ни одна не спаслась.
— А может, тут регулярно это проделывают, — предположил Пулио.
— За ужином усыпляют красоток и всю ночь потом с ними веселятся. Никакого отказа при таких делах не будет.
— И пожар устраивают тоже каждую ночь? — скептически уточнил Сеул.
— Идем дальше.
За второй дверью обнаружили еще одну спальню со спящими воспитанницами, а вот за следующей находка была поинтереснее. Здесь было что-то вроде уютной гостиной с кучей кожаных кресел и диванов, роскошным ковром на полу и великолепными витражами на окнах.
Среди всей этой красоты валялись четыре трупа — три женщины среднего возраста и одна старуха. Здесь с ядом не мудрили: женщины были банально зарезаны. Судя по всему, их завели сюда, усадили на диваны, потом убили. Следов сопротивления видно не было — вся мебель на местах стоит, ни одного стула не опрокинуто, нигде ковер не задрался. Очевидно, убитые не ожидали такого конца.
Дербитто, подтверждая выводы Сеула, прокомментировал:
— Их завели сюда, усадили на низкий диван, чтобы вскакивать труднее было, и резко перекололи, как свиней. Они явно знали своих убийц — дали себя врасплох застать. Даже если их толпа убивала, не так-то просто сразу с четверкой женщин управиться, если те наготове.
С улицы послышался мучительный крик, следом кто-то неразборчиво грубо заговорил. Все рванули назад, к выходу — уже на бегу Сеул понял, что шум идет от крыльца.
Так и оказалось — над раненым бандитом склонился худощавый темноволосый мужчина, одетый во все черное. За спиной у него болтался колчан со стрелами, в левой руке зажат большой лук.
В правой он держал стрелу — воткнув ее наконечник в глаз раненого, он жестоко вращал его в глазнице и раз за разом повторял:
— Говори! Говори! Говори!
— Стоять! — заорал Дербитто, беря незнакомца на прицел.
Сеул, подскочив поближе, приставил к шее лучника острие шпаги:
— Оставьте раненого в покое и бросайте оружие!
— А не оставлю! — яростно прошипел незнакомец. — Можете резать меня! Давайте — режьте! Только это будет огромной подлостью — зарезать того, кто вам помогал!
— Так это ты перестрелял тех типчиков на стене? — вскинулся Сеул.
— Нет, не я! Они сами прибежали ко мне, одолжили несколько стрел, утыкали себя ими и головами вниз попрыгали со стены! Красиво они поступили — да?! Говори! Говори! Говори, внук шакала и сын жабы! Не мешайте мне! Он все равно сдохнет или калекой останется, а мы умеем развязывать языки. Я должен узнать от него правду — он один тут живой остался. Дербитто, разглядев лицо раненого, вдруг вскрикнул:
— Да это что такое?! Это же Локо Ариокис! Мы же его оставили в гостинице, под охраной Бигля! Как он здесь оказался?!
— Говори! Говори! Ты заговоришь — мы умеем даже из камня слова правды получать! — Ба, да это нуриец, — растерянно произнес Сеул.
Он действительно растерялся — незнакомец, кто бы он ни был, неплохо помог им в схватке. Раненый, скорее всего, действительно протянет недолго — умрет, не рассказав ничего. Так что допрос в принципе на руку Сеулу. Вот только методы допроса… Впрочем, в Столице, бывало, не лучше дела творились: в управе еще сдерживались, опасаясь жалоб, а вот в дворцовых застенках или в камерах Имперской Тайной Канцелярии не стеснялись никого и ничего. Вряд ли здесь будут серьезные проблемы из-за этого — учитывая статус сыщиков и потерю двух стражников. Святое дело выпотрошить задержанного как физически, так и морально, и никто им ничего за это не сделает: обстоятельства позволяют все.
Стрела вонзилась раненому в ноздрю, нуриец, жестоко круша хрящи наконечником, шипел, будто разъяренный кот:
— Говори! Говори!
Раненый застонал, прохрипел, булькая кровью:
— Ее, как и всех, увезли к границе по Чагдальской тропе. Там, у перевала, за постом пограничной стражи есть огромная пещера, возле которой в старой хибаре живет старик. Вот с ним и говори — через него там все делается, он все должен знать.
— Ригидис увезли в эту пещеру? — с надрывом уточнил нуриец.
— Да! Оттуда уже идет перевозка в Хабрию! В пещере их держат до отправки…
— Врешь, собака!
— Я умираю — мне незачем врать. Дай мне спокойно умереть. Я сказал тебе даже больше, чем знал. Я случайно подслушал разговор старшего, когда он давал приказы ребятам, увозившим девок. Не думаю, что он тогда врал.
Раненый захрипел, страшно забулькал — кровь из развороченной носоглотки заливала его горло.
— Кому вы доставляли похищенных девушек? — включился в допрос Сеул.
— Я никому не доставлял никого. Везли другие. Мы лишь в приюте их готовили к дороге. Итисом поили, и их потом увозили.
— Сколько это продолжалось? Двадцать лет назад вы тоже этим занимались? — Я не знаю, я столько здесь не работая. Я тут четыре года, и все это время мы вывозили девушек. Приютских, и не только приютских. Я вам все сказал, оставьте меня в покое.
