Оставалось только гадать. И отписать, что она при смерти. Ну и Миранда тоже. А почему нет?
Потравилась, подавилась... да что угодно.
Написать отцу и попросить соблюдать секретность было делом минуты. Ганц Тримейн тоже не спорил. Но оставалась еще Алисия.
Свекровь писала Лиле раз в двадцать дней. А то и чаще. Сплетни, слухи, дворцовые интриги - в ее письмах было все. Лиля в ответ отписывалась о своем и Миранды самочувствии, настроении и погоде в Иртоне. А о чем тут еще писать?
Не высказывать же свое мнение по поводу того, что графиня Н. спит с герцогом М., а ее супруг полностью в курсе и закрывает на все глаза.
Хотя карту королевского двора Лиля составлять начала. Идея принадлежала не ей, но почему бы не воспользоваться?
Нарисовала кучу карточек, надписала их 'граф Н.', 'графиня М.', 'барон Д.' и так далее - и на каждой карточке - список. Муж, жена, дети, с кем спит, с кем дружит и враждует.
Когда есть бумага - это несложно. Хотя и жаль ее переводить на такие мелочи.
Пастер все время порывался написать Светлому Престолу про изобретение графини, но Лиля удерживала его от опрометчивого поступка. Мол, подождите. Вот предъявим им что-нибудь, тогда оценят. А просто так... нет, не пойдет. Не по-графски.
Ох, сколько же предстоит еще дел...
Лиля начинала понимать бизнесменов 21-го века. И серьезно задумалась над изобретением ежедневника. А почему бы нет? В перспективе.
Надо только улучшить вид бумаги.
Еще немного времени есть. Она должна справиться.
***
О болезни Аделаиды Вельс Ричарду донесли почти сразу. Джес, который сидел у него в это время, нахмурился.
- Что еще?
- не знаю. Но проведать ее надо.
Аделаиду оба застали в кровати. Дама была мраморно-белой, с синими губами и запавшими глазами. И производила жуткое впечатление.
- что с вами, - Рик был учтив и спокоен. Но уже обратил внимание на кучу окровавленных тряпок у кровати. Они были прикрыты, но...
Аделаида всхлипнула.
- я... потеряла... ребенка...
И слезы хлынули водопадом.
Рик вздохнул. Посмотрел на Джеса.
- Разбирайся.
И вышел.
Джерисон с удовольствием послал бы Аделаиду куда подальше и ушел, но...
- Как это случилось?
- я нервничала. Докторус сказал, что от переживаний такое бывает...
На самом деле, Аделаида просто сходила к ведьме за порошком, вызывающим обильные месячные кровотечения. И приняла его. Ну и...
Мало какая женщина хорошо выглядит в такие дни. А если еще и кровопотеря значительная...
Джес вздохнул.
- Ладно. Не плачь. Все к лучшему...
Вот этого говорить ему не стоило.
- К лучшему!!!? - голос женщины взвился до визга. - К ЛУЧШЕМУ???!
Джес понял, что совершил тактическую ошибку. Но отступать было поздно.
- Ребенок был бы незаконным...
- из-за тебя!!! - взвизгнула Адель. - Только из-за тебя!!! Ты его ненавидел, ты желал ему смерти... о, мой бедный малыш!!!
И залилась слезами, упав в подушку.
Джес тяжко вздохнул.
Утешать?
Не хотелось.
Ну и не надо.
- ваше сиятельство, - одна из служанок мышью шмыгнула к нему, - вы бы... она же сейчас еще больше расстроится...
Джес понял все правильно. Иди-ка ты отсюда, не изводи женщину. Так что граф развернулся и вышел из комнаты.
Адель порыдала еще минут десять для порядка, а потом уселась поудобнее на кровати.
Итак.
Ребенка нет. А Джерисон знает, что он во всем виноват. Тут граф Лорт не солгал.
Теперь ей предстоит поездка в Ивернею. Там ее встретят люди графа Лорта. И она сделает, что они попросят. Просто потому, что ей надо где-то жить. Ативерна уже не подойдет. А Альтрес Лорт обещал в случае успеха - выгодное замужество. И проживание где-нибудь в Уэльстерской глуши.
Не идеал. Но...
Если бы Алексу все удалось - она бы выиграла. Но раз уж этот кретин даже умереть не смог, не подставляя ее...
Сейчас она будет цепляться за все соломинки.
Она все сделает.
Пройдет по огню, ляжет в постель с кем угодно, съест живую жабу...
Жить хочется...
***
Амир выздоравливал. Медленно, но уверенно. Приступы острой боли прекратились. И тошнота тоже отступала. Ему было намного лучше.
Пришло письмо от отца.
По предложению Лили Сулана расспросили. Мало того, сделали фоторобот - портрет того самого Шараджи - и отправили его в Ханганат. С громадными благодарностями лично от графини за грамотные и своевременные действия Великого Хангана.
'Если бы твой отец сразу тебя не изолировал... могли и не довезти. А так - изоляция - и отравители спешно ищут, как тебе подбросить яд. Нашли. Но в спешке и сами засветились. Сулан сильно и не виноват. Глуп, суеверен, но ведь хотел как лучше...'
Амира это не утешило. Даже если тебя травят с лучшими намерениями - итог все равно один. Но - повезло. А потом - еще больше.
Великий Ханган нашел-таки того самого Шараджи из храма. И - спросил.
Служитель оказался весьма нестойким товарищем, боль терпел недолго - и вскоре во всем признался. Оказалось, что в смерти Гизъяр и в болезни Амира была виновна Батита. Вторая (теперь уже первая) жена Хангана, мать Селима.
Лиля сперва недоумевала, но потом дело прояснилось. В семнадцать лет наследнику подарили пять девушек. Гизъяр юный Ханган полюбил. Но и остальных... хм... тоже полюбил. Только уже не душой, а другой частью организма.
Аккурат после того, как любимая женщина забеременела. В этот период ханганы к женщинам не прикасаются, чтобы не повредить ребенку. Вот второй и была Батита.
Были бы девчонки умные - договорились бы. Но тут... Гизъяр хотела любви, Батита - власти, еще три бабы тоже тянули одеяло на себя... договориться не удалось.
Амир родился первенцем. И стал наследником. Мать его умерла ровно через шесть лет.
Отчего?
Грибы есть не хотела?
Простите, какие грибы?
Ах, от яда?
Да, наверное. Симптомы были весьма похожи.
Почему ребенка раньше не отравили?
Так отец, подозревая что-то, отправил его на воспитание к одному из Стражей караванной тропы. Амир узнал красоту пустыни и полюбил ее. Там бы и жил. Но - пришлось возвращаться во дворец. Ну и...
Результат - налицо.
Лечиться еще полгода, оправляться от последствий отравления - два года.
Батита, конечно, поплатилась головой. Как и Селим - на всякий случай. Но здоровье мальчишки было уже подорвано.
Откуда она узнала о свойствах ртути?
Так Шараджи был пятым сыном ее отца. Был когда-то влюблен в свою сестрицу, но когда красавицу подарили Хангану (тогда еще наследнику) с горя ушел в храм. И сам видел, что бывает от частого употребления киновари.
