Нас бросало из стороны в сторону, как терпящую бедствие шхуну, и швырнуло на скалы, разбивая в щепки то, что совсем недавно казалось незыблемым. Но вот ветер стих, и на волнах качаются обломки.
— Тебе не тяжело?
Помотал головой, не в силах говорить, и сжал Асю, пытающуюся соскользнуть вбок.
— Я пить хочу, — закапризничала она через минуту.
— Не ты одна, я тоже, — прохрипел в ответ. Ей удалось встать на колени и протянуть руку к стоящей в изголовье корзине с едой. Ася достала бутылку с водой, вытащила пробку и стала шумно пить. Мне досталась бутылка вина, теплого от пребывания на солнце, и всего три глотка ударили мне в голову. Стоя на коленях за спиной девушки, я убрал косички, открывая подход к нежной коже плеча, и поцеловал возле уха. "Спасибо!" — не знаю, сказал ли я вслух, или подумал, но Ася услышала, повернулась, и наши губы опять встретились.
Через полчаса мы очнулись, когда тяжелые капли упали на разгоряченную кожу. Уже под ливнем забежали в море, потом, смеясь, вдвоем попытались натянуть на меня кожаные штаны, а на Асю мою рубашку — её валялась в песке, схватили остальные вещи и помчались в укрытие — под нависающую над пляжем скалу.
Летняя гроза расчертила небо молниями и унеслась на запад. Мы съели все, что Ася захватила, допили вино, и пришло время возвращаться назад.
Повелитель
У меня ушло три дня на восстановление резерва, потраченного на лечение Рона. Драконов нашей семьи лечить сложно: наши человеческие тела — это живые накопители энергии. С момента первого обращения и приблизительно до тысячи лет — мы собираем силу, и чем старше будущий демиург, тем сложнее его лечить. Повреждения физического тела нарушают каналы, по которым циркулирует энергия, или, как многие считают, магия, затрудняя процесс выздоровления. Особенно сложно в случае повреждений позвоночника, и мне пришлось выложиться полностью, восстанавливая разрушения, нанесенные телу моего сына арбалетным болтом. И это несмотря на то, что ему чуть больше пятидесяти лет — совсем молодой.
Я заживил все, что мог, решив не трогать спинной мозг, лучше, когда связи восстанавливаются постепенно. Теперь было бы неплохо обратить сына в дракона — в этом облике распределение силы идет более правильно, если можно так сказать, и нет угрозы повторной травмы. В принципе, это не так сложно, очень похоже на первое обращение, когда я помогал сыну набрать необходимое количество магии. Тут есть одна тонкость — чем ближе по крови родственник молодого дракона, тем более усвояемой является его энергия. Так что попробовать стоит, но только через пару дней. Сын пока слишком слаб. В противном случае ему придется лежать неподвижно еще очень долго, не менее двух месяцев. Летать я ему не дам, и кормить Рона нужно будет чаще. Тут я первый раз за последние три дня улыбнулся, размечтавшись.
Поселим его на заднем дворе, возле конюшни. Я представил огромного серого дракона, высунувшего голову из грозящего развалиться сарая и послушно открывающего рот, в который Марфа с Линн по очереди бросают куски бараньей туши. Картинка была настолько яркой, что я тихо рассмеялся, и тут же испугался, что нечаянно разбудил спящую, тесно прижавшись ко мне, жену. Уже третью ночь мы спим по очереди на раскладушке в спальне сына. Первая ночь выдалась очень тяжелой — я все не мог заставить организм Рона принимать мою силу, он не реагировал, и я буквально вытаскивал сына из небытия, по каплям вливая магию в поврежденные ткани. Мне тогда стало по настоящему страшно, настолько близко к краю он находился. Но постепенно процесс пошел, и прямо на глазах затянулись раны, под конец, высосав из меня весь запас. Я срочно перенес Рона в его замок — здесь неподалеку находится естественный источник, и восстановление пошло быстрей.
Сын застонал, просыпаясь. Еще не успев встать, я напомнил ему:
— Лежи, лежи, тебе нельзя шевелиться. Рон, я серьезно, — добавил в ответ на его мутный от боли взгляд. — Сейчас помогу, только не двигайся, прошу тебя.
— Пить…
Линн подскочила первой, придерживая на груди мятый шелковый халат, и подбежала к нему, на ходу подхватывая стоящий на столике возле кровати фарфоровый чайник с водой, в которую она еще ночью добавила сок половинки лимона. Осторожно приподняв голову моего сына, Линн напоила его. Рон лежал на застеленных шерстяным одеялом досках, пышные перины комом валялись в углу спальни, туда же отравились и подушки. Только сложенная в несколько раз простыня лежала под головой.
— Как ты? — ласково спросила жена и поправила спутанные волосы Рона.
— Честно? Не очень.
Голос совсем слаб. Я подошел, проверяя, снимая боль и вливая еще немного силы. Лучше так, постепенно, не перегружая, а поддерживая. Пусть организм сам поработает. Отек еще не сошел, но воспаления нет. Стальные болты нанесли страшные повреждения — пробито легкое, сломано два ребра, сердце чудом не задето. Второй болт разбил позвонок, и осколки вонзились в спинной мозг. Мне пришлось повозиться, извлекая их оттуда. Но еще хорошо, что стрела не вошла глубже — тогда мы бы сегодня не разговаривали. Я погладил его руку — пальцы холодные — и накрыл сына еще одним одеялом:
— Спи, еще ночь.
Мы вернулись на раскладушку. Линн легла рядом, прижалась ко мне всем телом, устраивая непричесанную голову на моем плече. Я поцеловал её в макушку. Уже третью ночь мы спим урывками, вскакивая на каждый шорох.
— Ри, может, я слетаю за Властелином?
— Нет, милая, не стоит. Самое страшное уже позади. Сейчас для Рона главное — покой.
— Уже светает. Ты спи, я подежурю, — она пошевелилась, отодвигаясь, но я не дал, прижал, наслаждаясь теплом её тела. У нас на севере ночи все еще холодные.
Прислушался к дыханию сына — спит. "Это хорошо" — мелькнула мысль, и я заснул.
Кто-то задернул шторы, в комнате царил полумрак. Я проснулся от тихих голосов, один, Розалинда уже встала, укрыв меня с головой тонкой простыней. А может я сам во сне её на себя натянул, когда солнце стало бить в глаза. Не помню. Так даже лучше, усмехнулся я, никто не видит, что я уже не сплю, но край простыни все-таки отогнул и одним глазом посмотрел, что происходит. У постели сына сидела Марфа, в одной руке тарелка, в другой ложка. Линн полулежала, подложив локоть под голову сына. И они… — о, ужас! — кормили его манной кашей. Он же с детства её ненавидит! Я спрятал улыбку под простыней и приготовился слушать.
— Рончик, солнце мое, ну съешь ложечку. Вот, молодец. Глотай, глотай! Не кривись — каша вкусная, я пробовала.
