Фарамонда до сих пор ночами посещали кошмары, где слышал жуткий скрежет когтей по камню, отрывистое хриплое дыхание, голодный вой, от которого хотелось вжаться в стену. Каждый раз, когда приводили горготов, он думал, что не увидит утра. И каждый раз просыпался с дрожью в измученном теле, могильный холод камня и страх смерти едва не сводили с ума…
Фарамонд замер на мгновенье, привыкая к тусклому желтому освещению факелов и масляных светильников. Спертый воздух неприятно давил на грудь, над головой нависают мрачные своды подземелья. Привычное место для ката и демонопоклонника, ничего особенного, кроме того, что в конце темницы есть потайной ход в жреческие покои. Оттуда верховный со своими телохранителями спускается на проведение кровавых ритуалов, и служение месс.
Он шагнул вперед, его поступь была тверда, походя наступил на руку мертвому храмовнику, под подошвой противно хрустнуло, он не обратил внимания, небрежно толкнул толстую дверь, будто не из толстых дубовых досок сбита, а хлипкая фанерка.
В темном коридоре зазвенела сталь, Фарамонд остановился в дверном проеме, в руках длинный меч, отобранный у погибшего храмовника. Тусклый свет блестит на клинке, обретает новую жизнь, Фарамонд ухмыльнулся, с ревом замахнулся мечом, в теле вновь играет Сила, ярость, звериная жажда убивать, сечь, крушить. Его бы воля: стер бы с лица земли проклятое место! Как же ненавидел катов, истязавших его долгими месяцами!
Храмовники колонной вбежали в узкий коридор и оцепенели: Фарамонд видел по их лицам, что остолбенели не от блеска Силы в его глазах, не от вида вздувшихся буграми мышц или остроты клинка, все это храмовники видели и прежде. Они вздрогнули от неверия, что кто — то решился вторгнуться в темницу храма, дерзнул лезть в пасть зверю, туда, откуда все стремятся сбежать!
Он взглянул в их удивленные глаза лишь на мгновение, а сам уже ревел как зверь, крутился стальным вихрем, рубил и рассекал тела. Клинок входил в незащищенные лица, стыки доспехов, кровь фонтанами брызгала на стены и пол, одежда, все тело потемнело от вражеской крови. Лишь когда догнал и занес меч над головой последнего храмовника, услышал яростный вопль Хариэля за спиной:
— Стой, сволочь! Стой!
Фарамонд взглянул в испуганное, забрызганное кровью лицо молодого стража и понял что сам, такими же глазами смотрел на тех, кто в этих стенах тянул жилы из тела, вырезал со спины ремни.
— Ладно, живи, — сказал Фарамонд мрачно. — Я утолил свой гнев, но не ищи меня малец, или я доделаю начатое.
— Ты хуже любого демона, салранорец! Будь же проклят твой род!
— Он и так проклят, — бросил Фарамонд на ходу. — Пошли, пока я его не прирезал.
Молодой храмовник поспешно отполз в угол, забился там, как жук в норку. Хариэль посмотрел на него сурово, сказал с обидой в голосе:
— И кто учил вас сражаться, ослы, позор на головы ваших отцов!
— Пойдем, мастер Хариэль, — сказала Леонор, все тем же спокойным тоном. Происходящее ее забавляло, наконец — то Фарамонд смог выплеснуть боль и ярость из груди, это увеличит Силу, возможно даже откроет путь к памяти крови. Или погубит. Теперь, когда высший Аркан соединился с плотью, умом и мыслями она гораздо лучше понимала пути Силы.
Пока Хариэль приходил в себя, Фарамонд уже свернул по коридору направо, там, почти в конце — та самая камера. В ней не держат пленников, лишь иногда пытают, больше для отвода глаз. С виду не примечательная, такая как все: обитая железом дверь, узкая решетка и дырка внизу, куда обычно бросают раз в день корку хлеба, чтоб не околел с голоду.
Фарамонд толкнул пальцами дверь, та со скрипом двинулась вперед: не закрыто, возможно, ждали прихода жреца? Или ловушка? Мог ли верховный разгадать его замыслы? Догадывается ли зачем он, Фарамонд сунулся в лапы демонов? За тем чтобы добыть их глаз, могущественное Око демона, которое зрит любого колдуна, любой источник Силы.
Внутри темно, слабый свет масляной лампы сюда не достает, глаза не различают очертаний, но лишь сначала, позже свыкнуться. Заветная дверь в двух шагах, на правой стене, сразу за зловонной лежанкой из прелой соломы. Воздух в камере пропитался смрадными испарениями нечистот и гнили, дышать тяжело и неприятно, хочется зажать нос рукой.
Фарамонд нащупал на стене потайной рычаг, маленький, не больше ногтя на большом пальце. Нажал, стена бесшумно скользнула в сторону. Вверх ведут аккуратные ступеньки, на них расстелена ворсистая алая ковровая дорожка, по краям расшита золотыми завитушками, у самого входа в камеру — половик из звериной шкуры, чтобы верховный не замарал ног о грязную камеру.
Фарамонд бесшумно поднялся по лестнице, впереди квадратный холл, по углам стоят золотые курильница на треножниках, из них вверх струйками бегут жидкие сизые дымки, в воздухе плавает аромат лаванды и другой сладковатый, наверняка чтобы отбить дурной запах внизу. Не хочется надутым жрецам дышать тем же воздухом что и пленные.
Он застыл на мгновение, напряженно вслушивался в незримое, старался потоками Силы ощутить, что ждет там, по ту сторону стены. Но слышал лишь тишину, мертвую и подозрительную.
Фарамонд двинулся вперед по дорогому паласу на цыпочках, меч выставил перед собой. Ни следа жрецов, или телохранителей, шум драки внизу мог разбудить и глухого, так почему же здесь ни души? Почему не сбежались в узкий коридор храмовники с выпученными на лоб глазами, не бегут следом за ними переполошенные, как птицы с гнезд, жрецы?
Стражники круглые сутки обязаны нести караул в этой части храма, проводить дни в моленьях и восхвалении ревущей бездны, но их нет, а внизу оставили только желторотый молодняк, который и врага видел только на картинках! Не мог же верховный жрец разгадать его замысел, или жрец луны предал?
Нет, если бы предал, их закололи бы на входе в город, как бешеных псов, а головы воздели на пики и выставили на обозрение: вот она, салранорская тварь, полюбуйтесь! Приободрившись, Фарамонд пошел дальше, позади уже слышались легкие шаги Леонор, и угрюмое шлепанье сапог Хариэля.
Обнаженный клинок легко покачивался из стороны в сторону, готовый в любой миг обагрить лезвие, испить вражьей крови. Впереди легко задрожала тень, будто подул легкий ветерок, коснулся занавеси там за углом. Фарамонд напряженно облизал губы, подступил к краю стены и замер, как ягуар на ветвях, готовый в любой миг совершить смертельный бросок.
Там за стеной, послышался легкий шаг, так ступают кошки или женщины. Но в храмовники берут лишь мужчин, в жрецы также, женщины из знатных семей часто становились наложницами владык бездны. Но убийцами — никогда. Тот в темноте шагал как опытный убийца, тихим пружинистым шагом.
