— Нам туда? — указала я на них. Белокурый парень кивнул.
Подъём занял полминуты максимум. Впрочем, мне-то что? Я всё равно передвигалась не на свих двоих, хотя какой бы то ни было усталости на лице Эдуарда тоже не обнаружилось. Ну да, он же частенько таскает девушек на руках. И почему это я забыла?
С вершины, как я и ожидала, открывался чудесный вид. До самого горизонта лежал город, на тёмном теле которого горели миллиарды огоньков, тревожно дрожащих, мигающих, разноцветных, живых. А иссиня-чёрное небо было похоже на зеркальное отражение Роман-Сити, только звёзды, холодные, далёкие, были застывшими. Большие, маленькие
— они горели ровным светом. А между них, клонясь к закату, висела неполная луна. Желтоватая, безразличная ко всему.
Поставив меня на ноги, Эдуард молча сел на древний поваленный ствол, а я подошла к краю обрыва и взглянула на ту прелестную картину, что открывалась отсюда.
Всё это — город, живой город. Сколько там людей, и у каждого своя жизнь. Какая-то другая, особенная. И если подумать, что там, далеко за горизонтом, есть ещё люди и подумать, скольким из них ты нужна… Быть может, это и есть одиночество? Полное ощущение мира и себя в нём, как чего-то отдельного, не родного?
— Нравится? — спросил белокурый парень и потянулся ко мне.
— Здесь красиво. Ты всегда приводишь сюда девушку? — я покорно уселась к нему на колени. Сомневаюсь, чтобы бревно было достаточно чистым для платья Ким.
Что, только поэтому?
А иди ты!!!
— Хм… Ты знаешь, нет, — ответил белокурый парень. — Я всегда прихожу сюда сам. Но для тебя я решил сделать исключение.
— Почему?
— Потому что ты среди всех — исключение. Ты удивительная, — произнёс четверть-оборотень, глядя на огоньки Роман- Сити.
— Повтори, — я обняла его за шею и прижалась щекой к макушке. Волосы у него оказались по-детски мягкие и шёлковые.
— Ты удивительная… Тебе холодно?
Гениальнейший вопрос. Наконец-то ты догадался! Все мои ткани и системы органов давно отморожены, а ты это понял только сейчас!
Белокурый парень обвил меня обеими руками и прижал к себе. Мы молчали. Роман-Сити играл мириадами огоньков.
— Ты совсем ничего не рассказала о себе, — наконец произнёс белокурый парень. — Я знаю только твоё имя. И то, что ты начала грустить с тех пор, как мы заговорили о смерти.
— Считай, что меня просто клонит ко сну, — я преспокойно взглянула на него. О ту нежность, что горела где-то на самом дне изумрудных глаз, можно было согреть мои посиневшие руки, стоило только захотеть. Но я не хотела принимать тепло Эдуарда. Я вообще больше не хотела ничего, кроме как оказаться в своей постели и забыться сном без кошмаров и крови.
Что ж, мечтай, мечтай, детка.
— Лэй, сними маску, — неожиданно произнёс четверть-оборотень, и его пальцы, погрузившись в волну моих волос, коснулись тесёмки. Но та была завязана на воистину морские узлы.
— Не хочу, — упрямо мотнула я головой. — Потом, Тэд… Можно я буду звать тебя Тэдом?
Он вздрогнул и пристально посмотрел на меня.
— Почему именно „Тэд“? — в его голосе заскользила настороженность.
Чёрт! Ляпнула на свою голову, называется!
А я тебе сто раз уже повторяла: следи, мать твою так, за языком!!! Вот теперь исправляй ситуацию, как хочешь. Но чтобы всё было в норме!!!
Я вздохнула и посмотрела на Роман-Сити.
— Моего отца, — второй раз за эту ночь я говорила абсолютную правду, — звали Эдвардом. Это то же самое, что и Эдуард, но на другой лад. Мама называла папу Тэдом или Тэдди. Всегда. Не помню — хотя я мало что помню — чтобы она хоть раз назвала его полным именем или Эдом. Эдом и Эдди его звали друзья.
И Винсент тоже звал его так.
Я прерывисто вздохнула и зажмурилась.
„Девочки! Тэд! Давайте быстрее домой! Сейчас уже одиннадцать! А Новый год кто будет встречать? Без вас он не придёт!..“ — я навсегда запомнила эту фразу. Так говорила мама тридцать первого декабря, накануне своей смерти… Кто тогда знал, что я слышу эти слова в последний раз? Ведь она была такая счастливая, такая беззаботная, когда в прихожей отряхивала нас с Киарой и папу от снега. Это был её последний счастливый день…
И ещё она была красивой, очень красивой. Даже когда её оставила жизнь, красота осталась с ней. А я даже не знаю, где она похоронена!!! Сколько могил я осмотрела, сколько раз пыталась навести справки — тщетно!
А чему ты удивляешься, Кейни? Чего распускаешь сопли? Смерть если приходит, то берёт всегда самое лучшее, самое прекрасное, самое дорогое…
Резким движением я поднесла руку к глазам и вытерла набрякшие слёзы.
Дьявол! Нашла, когда вспомнить родителей! Дура!!! Как ты теперь будешь выкручиваться перед Эдуардом?
А почему я вообще должна перед ним выкручиваться?! Я хочу уйти отсюда!!! Уйти!!! Всё, хватит с меня свиданий и игр! Я домой хочу! Домой!!! И никуда больше!
— Извини, я не хотел напоминать тебе о родителях, — тихо прошептал белокурый парень, и я ощутила на своей щеке его губы. — Можешь звать меня, как хочешь.
Я пристально посмотрела на него. Какая-то запрятанная глубоко в душе часть меня неожиданно стала выбираться на поверхность. Наверное, это то, что обычно зовут „природой“, которая всегда берёт своё. Может быть, это было и так, а может, это было то, из-за чего меня прозвали Вэмпи.
Как бы то ни было, я поднялась на ноги и попыталась как можно мягче и спокойней произнести:
— Извини, но я никак не хочу тебя звать. Ни тебя, ни вообще кого бы то ни было. А теперь извини, мне пора.
Вместо ответа Эдуард дёрнул за тесёмки и сорвал с себя маску, после чего поднялся на ноги и легко подбросил её в воздух. Ветер радостно подхватил находку и полетел куда-то в горящий тревожными огоньками город. Я проследила за ней взглядом, а потом посмотрела на белокурого парня.
— Такое впечатление, — произнёс он, не отрывая от меня зелёных глаз, — что я знаю тебя всю жизнь. И всю жизнь, каждый день видел твои грустные глаза.
— Ты не знал, не знаешь сейчас и не узнаешь меня в будущем. А мои глаза ты видишь впервые, — ответила я и, подхватив босоножки, начала спускаться по склону холма.
— Что я сделал не так, Лэй? — спросил за моей спиной четверть-оборотень. Я обернулась.
— Лучше спроси, что ты сделал так. Но спроси у себя, а не у меня, Эдуард.
— А что мне сделать, чтобы ты осталась?
— Ничего. Я всё равно ухожу.
— Но дай мне хотя бы шанс!
Я пристально посмотрела в его глаза. Может быть, он просто хотел, чтобы я осталась, а может, ему гордость не позволяла дать мне уйти. Что-то из двух. И я со свойственным мне упрямством и пессимизмом полагаю, что последний вариант наиболее вероятен…
