Мир кажется яснее и четче, и вы думаете, что, возможно, побороли грипп, но дрожь в руках и ногах говорит, что вы лжете себе.
Вот как я чувствовала себя. Побитой и шаткой, но довольно хорошо, по крайней мере, уже некоторое время. Интересно, смогла бы я добраться до кровати раньше, чем истощение накроет меня? Это было бы отлично.
Но сперва мне надо увидеть Огаста.
Он был в отдельной комнате, в уединенном месте больничного крыла, но эта комната отличалась от той, где Пепел был привязан, или той, где меня пытались спасти. Его комната была с внешней стороны — кровать и окно — и выглядела, как номер люкс в больнице высокого класса. Она даже была сделана в персиковых и сливовых тонах, и на секунду у меня так закружилась голова, что я боялась, что смогу упасть прямо здесь.
Потому что все еще пахло больницей. Пахло дезинфицирующим средством, лекарством, болью. И горем. Дар пульсировал внутри моей больной головы, как воспаленный зуб.
Квартира Огги в Бруклине была довольно опрятной и чистой, рассчитанной на одного парня. Я привела ее в полный порядок, пока месяц жила там.
Они с папой работали над очисткой демоническо-крысиной инвазии
[31]
. А потом папа был возле канадской границы, выполняя какое-то задание, а я осталась с Огастом. Который никогда, как я поняла сейчас, не позволял мне уходить далеко от своего поля зрения даже в своей квартире. Месяц в одном из самых больших, крутых городов мира, и все, что я знала, это одну ту улицу в Бруклине.
Теперь я знала, что Огги был дампиром, мне стало интересно, смог бы он научить меня зажигать чью-то сигарету так, как делал он. Я надеялась, что у меня будет шанс спросить его.
Они с папой часто спорили о том, имеем ли мы дело с тайным сговором нечисти с властью, или речь идет о естественном человеческом стремлении загнать необъяснимые явления в рамки обыденности. Теперь слабая улыбка на лице Огаста во время тех споров имела смысл.
Другие вещи, которые я помнила, тоже имели смысл. Как голос Огаста, пока я лежала в кровати и пыталась уснуть, подслушивая его и папу. «Это девочка заслуживает быть среди своих». И каким избитым он приходил несколько раз, и как он так быстро исцелялся. Как много раз, пока я была там, он убивал кровососов?
Убивал ли он кровососов после меня? У них вообще были предположения, что я существую? Я могла быть в опасности и даже не знать об этом.
Господи.
Огаст лежал на кровати, обмотанный белыми повязками. Его темные глаза были сонными, светлые волосы спутались, как будто у него была тяжелая ночь и его бросало из стороны в сторону. Синяки исчезали, но у него был отдаленный взгляд кого-то, кто принял хорошую дозу успокоительного. Его правая рука, бледная и неповязанная, лежала на персиковом покрывале.
— Он в отключке, — сказал тихо Кристоф. — Этого достаточно, чтобы его душа и тело восстановились. Шок может убить больше, чем реальные раны.
Я добралась до края кровати, Кристоф был прямо позади меня.
— Огги? — я говорила, как пятилетняя девочка.
Он моргнул. Его правое плечо — огромная масса повязок.
— Эм, Дрю, — Нью-Йоркский хрип вырвался из него, делая каждую гласную короткой, как будто они лично оскорбили его. — Рад видеть тебя, дорогая.
Я схватила его за руку. Я не могла говорить. Все, что я хотела сказать, застряло в горле, и я выпустила звук, похожий на рыдание.
— О, не делай этого, — на мгновение это был старый Огаст: кривая улыбка, которая говорила, что он смеется над миром, его брови слегка поднялись. Вы могли увидеть вспышку того, кем он был, когда смеялся, через раздутое лицо и туман спокойствия. — Что мне надо сделать, чтобы ты принесла мне бутылку водки, детка?
Я издала полувсхлип-полусмех. На меня нашло такое облегчение, что я пошатнулась возле кровати.
— Я не могу купить водку, Огги. Мне шестнадцать.
— Это никогда не останавливало тебя, — он усмехнулся, но глаза медленно закрывались. Под покрывалом одна нога была больше другой — вероятно, тоже перевязана. — Сделай мне омлет, дорогая. Я избит. Долгая была ночка.
— Конечно сделаю, — Боже, я бы сделала ему пятьдесят омлетов. — Что случилось с тобой, Огги?
— После того, как ты позвонила мне, я стал думать, — его глаза закрылись, затем распахнулись, поскольку он изо всех сил пытался бодрствовать. — Потом никто ничего не знал о тебе. Не могли найти тебя неделями. Но позвонил Дилан, а потом все стало очень интересно.
— Его опросят после того, как он будет чувствовать себя достаточно хорошо, — пробормотал Кристоф. — Дрю...
— Встретил его в Помоне. У него была копия стенограммы, сказал мне, где найти остальную часть. Там везде скакали носферату. Нас схватили.
— Достаточно, — сказал Кристоф более твердо. — Мне надо уложить ее спать, Огаст. Мы поговорим позже.
— Сергей, — прошептал Огаст, и мне стало холодно. Мои зубы почти дрожали, и осколок боли врезался в мой череп. — У Сергея были некоторые части. Взял нас двоих. Дилан... мы разделились. Бедный парень.
Я почти задохнулась. Так Дилан был жив, после того, как другая Школа сгорела. Облегчение воевало с беспокойством, они боролись за меня, как две собаки за косточку. Я дрожала и вспотела, внезапно поняла, что от меня пахло не очень хорошо.
— Я нашел другую фигню, а потом... но за мной наблюдали. Все, кого я навещал, имели части, но их обыскали сразу после того, как я уходил. Носферату не хотели, чтобы мы знали, и нас подожгли. Каждый из нас сильно обгорел.
Я затаила дыхание. «Подожгли» — очень плохо. Вы говорите так, когда кто-то предал вас.
Когда вас отдали врагу.
«Не позволяй носферату кусаться... О, это легко... Я позабочусь об этом... Условный сигнал из самого местоположения».
Дрожь усиливалась. Если бы Огаст не был под воздействием препаратов, то он заметил бы, что я тряслась. Я услышала хлопот крыльев и отдаленно почувствовала вкус восковых апельсинов.
Анна пришла в мой дом, чтобы предать маму и найти Кристофа. Она удостоверилась, что меня сошлют в другую Школу и навестила меня, чтобы проверить, что я помнила.
Чтобы узнать, сказала ли я кому-либо о том, чего я не помнила без помощи дара, что-то, о чем не имела представления. Она сдала Школу, полную детей, Сергею.
Но почему? Я все еще была далека от понимания. Когда ты знала, что носферату делали с дампирами, когда ты видела, что они делали с телами, как можно поступить так? До меня это никогда не дойдет.
Огаст сказал что-то невнятное и полное согласных. И к моему удивлению Кристоф наклонился, находясь позади мной. Он освободил мои вялые, потные пальцы и сжал руку Огаста. Он также ответил на том же самом языке.
