— Уведите её, — приказал карлик.
Адель подтолкнули к выходу, и она пошла вместе со своими стражниками. Её долго вели по каким-то коридорам, а потом вниз по бесконечной лестнице. Открыли решётку, затем железную дверь и втолкнули её в большое полутемное помещение, холодное и сырое. Не успела она оглянуться, как дверь захлопнулась, лязгнул замок, и она оказалась запертой в этой мрачной тюрьме. Всю дорогу её утешала мысль, что перед казнью будет произведено расследование, а значит, её не подвергнут пыткам сразу же. Однако теперь, еле различая солому на полу в тусклом свете газового рожка под потолком, она упала духом. Отсюда не убежишь, дверь не взломаешь. К тому же, теперь она одна, а что можно сделать в одиночку? Она не успела заглушить приступ короткого острого отчаяния, призвав на помощь голос разума, потому что раздался другой голос.
— А, Адель? И тебя тоже сцапали? Рад тебя видеть, хотя и надеялся, что вас не найдут.
Это был Марио, весёлый и жизнерадостный, как всегда.
— Ты не видел, что сделали с Иваном и Базилем? — спросила Адель.
— Где же мне было это увидеть, если я расстался с вами ещё ночью? Мне вдруг захотелось продолжить путь, а будить вас, чтобы попрощаться, я не решился. Я отошёл далеко от места нашей ночёвки, когда на меня выскочили противные недомерки, накинули сеть, скрутили и уволокли к телеге. Я трясся на ней, как… сноп пшеницы. Но если в начале пути я был свеж, то к концу меня изрядно обмолотили и о края телеги и кулаками недомерок, потому что они пускали их в ход сразу же, едва я пробовал повернуться.
У Адели зашевелилось подозрение.
— Послушай, Марио, у меня из сумки пропали деньги и хлебец. Скажи честно, это ты взял?
Марио, который лежал на соломе, приподнявшись на локте, засмеялся.
— Ну, конечно, я! Я решил, что они тебе не нужны, ведь ты никогда о них не говорила.
Адель не знала, что ответить на такое простодушное признание. Вор вёл себя так, что рассердиться на него было невозможно, а тем более здесь.
— И ведь подумай, как мне повезло. У меня был запас еды, хлеб, который, как я заметил, не заканчивается, деньги, а я попал в эту мрачную подземную тюрьму, хотя я всегда старался избегать даже более комфортабельных узилищ. Да ещё мне назначили пять разных казней. По-моему, пять для одной головы многовато. У тебя связаны руки, Адель? Сейчас я тебе помогу.
Он встал и ловко развязал верёвку, стягивающую руки девушки.
Адель с трудом шевелила затёкшими руками, стараясь разогнать застоявшуюся кровь.
— Меня тоже связали и даже не подумали развязать, когда бросили сюда, — пожаловался Марио. — Но они не знали с кем имеют дело. Я сейчас же выкрутил из верёвок одну руку, а остальное уже не представляло труда.
— Меня приговорили к четырём казням, — призналась Адель и рассказала о своём допросе.
Рассказ Марио был почти таким же, за исключением того, что он потребовал подачи аппеляции, за что и был приговорён к лишней казни.
— Ты осмотрел темницу? — спросила Адель, в которой теперь, когда она не была одна, пробудилась надежда на спасение. — Может, нам удастся убежать?
— Погоди, Адель, не торопись, — остановил её Марио. — Сделать подкоп или проломить стену нам не удастся, потому что и пол и стены здесь сделаны из чего-то такого, что похоже на цельный камень и не образует щелей. Кроме того, если тебя привели сюда, то нам следует подождать, не подсадят ли к нам Ивана и Базилио. А прежде всего, надо помнить, что сейчас утро и нас увидит каждый желающий. Дождёмся ночи, а тогда подумаем о побеге.
— Как же нам определить, когда наступит ночь? — спросила девушка.
— Ещё не знаю, но надеюсь, что как-нибудь да определим.
Пока Адель и Марио делились впечатлениями и разговаривали, прошло немало времени. Их прервал лязг замков на решётке и на двери. Они затихли, насторожившись и опасаясь, что пришли за ними, но к ним втолкнули Ивана и сейчас же заперли дверь. Молодой человек тяжело упал на пол и остался недвижим.
— Иван, что с тобой? — испугано воскликнула Адель, бросаясь к нему.
Марио освободил его от верёвок и перевернул на спину. Было видно, что их спутнику основательно досталось. Его губа была рассечена, на скуле оказалась ссадина, глаз подбит.
— Иван! — звала его девушка. — Иван!
Марио похлопал его по щекам, и Иван постепенно пришёл в себя. Он очень обрадовался, увидев, что Адель и Марио живы, но беспокоился за кота. Он тоже слышал, как вопил Базиль и как внезапно замолчал.
— Почему тебя избили? — спрашивала Адель. — Тебя пытали?
— Ещё нет, но мне назначили долгую пытку, которая должна прекратиться с моей смертью. После этого мне присудили ещё двенадцать смертных казней. Всего тринадцать. Недаром это число считается нехорошим. А избили они меня не больше, чем я их. Когда меня вязали, я пытался бороться, но если на моей стороне была сила, то на их — число. Они облепили меня, как муравьи гусеницу. Думаю, что многие из этих коротышек нуждаются в помощи лекаря. И куда нас занесло?
— К карликам, — объяснила Адель. — Мне рассказал о них карлик Ник. Только Ник был человеком- карликом, а эти — не люди, а что-то вреде монстров.
Она пересказала всё, что знала о карликах.
— Страшно живут, — подвёл итог Марио. — И не виноват ни в чём, сам подвергся несчастью, а смертной казни не избежать.
— Ещё страшнее, что они сами покорно идут на казнь, — возразил Иван. — Если такой порядок кажется им правильным и не вызывает ни возмущения, ни даже размышлений, то это конченые люди… или нелюди, как определяет их наука. Им не поможешь, потому что они сами себе не хотят помочь.
— А мы и рады были бы себе помочь, да не знаем как, — сказала Адель.
— Говори о себе, — поправил её Марио. — Может, нам поможет мой опыт. Не предавайтесь излишней радости и уверенности в спасении, но и не теряйте надежды. Я всё-таки вор, причём вор ловкий.
— Слушай, вор, — обратился к нему Иван. — Это не ты ли посодействовал мне заполучить тринадцатую казнь?
— Как это? — удивился Марио. — До сих пор моя профессия только мне могла принести такое наказание.
— Когда меня спросили про имущество, я сказал про мешок с припасами, а меня объявили лжецом и назначили лишнюю смертную казнь.
— Какая тебе разница, двенадцать раз тебя казнят или тринадцать? — отмахнулся Марио. — И вообще тебе ещё вчера надо было сказать, что тот мешок тебе нужен, чтобы я не обманывался.
— Знаешь, двенадцать всё-таки предпочтительнее, хотя, на взгляд постороннего, конечно, никакой.
— Уверяю тебя, что мне безразлично, прибавят ли к моим пяти казням ещё восемь или сократят их чисто до одной. А за что тебе такая честь?
