— Ты безумен…
— Твой отец говорил мне то же. Людская власть есть злая насмешка над властью истинной, её суть — богохульство. На трон садятся глупцы и себялюбцы, а слепая толпа воздаёт им почести, словно перед ними и впрямь небожители. Все, кто так поступают, совершают святотатство. Взять хоть то пророчество, на котором помешался старый глупый Разза…
— Как ты сказал? — Теодор оскалил зубы. — Разза? Причём здесь Чёрный? Отвечай, проклятый варвар!
— Отвечу, — пообещал Агд, уставившись в огонь. — Твоему отцу, когда тот будет здесь. А ты слишком глуп и несдержан, Теодор, сын Мануила, чтобы требовать от меня ответов. Уберите его!
Выбежавшие из-за полога скрутили принцу руки, быстро и деловито. Потом поволокли назад, повторяя проделанный путь сквозь лабиринт из коряг и засохшей глины. Кажется, он даже кричал и отбивался, но это не помогло. Потом решётка снова захлопнулась над его головой, и больше не поднималась.
В эту ночь Теодор бросил отмечать на стене прожитые дни. Это больше не имело смысла: теперь он точно знал, сколько ему осталось жить: две луны. Принц съедал всё, что бросали сверху, и зализывал гноящийся обрубок пальца с усердием дворовой собаки. По вечерам, очнувшись от дремоты, он представлял себе, как станет сжимать горло старика — так сильно, что глазные яблоки лопнут, разбрызгивая по песку кровь и слизь.
О том, что скоро кончается и другой срок, Теодор вспомнил лишь однажды. Запоздалая мысль о том, что скоро он обзаведётся накаррейским братом, больше не несла в себе острой ненависти. Усмехнувшись нечаянному воспоминанию, принц тут же выбросил его из головы. Сел, вытянув ноги, и стал ждать, когда в деревянном перекрестье покажется хотя бы краешек новой луны.
Намного ранее. Накарра Дальняя. ВЬЯЛА
"Я же обещал", — сказал голос в голове. В нём отчётливо слышалось самодовольство. — "Вон он, костёр, а рядом с ним спит охотник".
Внизу, в темноте, блестела неяркая жёлтая искорка. Вьяла протянул сквозь тьму исцарапанные ладони — чтобы взять искорку в горсть и немного согреться, пусть даже и в воображении. Слишком уж она безмятежная для ночного леса. Странно, что многоопытный охотник не позаботился о маскировке.
"Это ни к чему: он уверен, что рядом никого нет. Считается, что в этих глухих местах не водится дичи. Но это неправда: если спуститься вниз, начнутся болота и там можно найти бобров. Охотник здесь ради их шкур. Наверное, он считает себя очень умным. Справиться с ним будет нетрудно".
— Что ты имеешь в виду? — вполголоса переспросил Вьяла. Голова кружилась от голода и усталости.
"А ты сам как думаешь? Убить его, конечно".
— Нет, — прошептал мальчик, сползая по стволу вниз. — Нет, я не стану.
"Тогда ты умрёшь в этом лесу, сын кузнеца. И никому не отомстишь. Лисы обглодают твои маленькие кости, а я найду себе новый сосуд".
— Пусть так. Но убивать я никого не буду.
"Значит, твои мать и отец погибли зря".
— Заткнись! — прошипел Вьяла. — Если бы не ты, ничего вообще бы не случилось! Ну чего ты привязался ко мне? Других, что ли не было?
"Не было", — ответил голос. — "Ты — особенный мальчик. Я возлагаю на тебя очень, очень большие надежды".
— Что мне с того? — спросил Вьяла, закрыв лицо грязными ладонями. — Может, ты ещё хуже, чем этот Разза?
"Может", — легко согласился голос. — "Но это он убил твоих родителей, а не я. Тебе надо выжить, чтобы отомстить ему. Посмотри вниз: там находится всё, что тебе нужно. Огонь, тёплая одежда, пища. Нужно всего лишь забрать их".
— Это что, опять испытание? — Вьяла поднял искусанное комарами лицо. — Почему нельзя просто попросить? Зачем убивать? Может, он хороший человек?
"Люди остаются людьми, лишь пока видят друг друга. Их животную природу всегда сдерживает лишь страх перед разоблачением. Хороший человек должен уметь обуздать в себе зверя. Он должен захотеть быть хорошим не для соседей или жрецов, а для себя. По-твоему, этот охотник — хороший человек?"
— Я не знаю.
"Ты ничего о нём не знаешь, а уже готов рискнуть жизнью, заговорив с ним? Это глупо, сын кузнеца. Что помешает этому охотнику употребить тебя в худенький зад, а потом прикопать в овраге? Здесь нет глазастых соседей и копейщиков гуча. Люди думают так: если никто не видит, значит, можно всё".
— Не все люди такие, — упрямо ответил Вьяла. — Мой отец был другой. Он был хороший человек.
"И где он сейчас?" — едко спросил голос.
Возразить на это было нечего, хотя и очень хотелось. Вьяла покопался в спутанных волосах, выуживая из них мелкую лесную дрянь, упавшую с веток. Голос не торопил, молчал. Иногда для того, чтобы заставить человека действовать так, как тебе нужно, достаточно дать ему иллюзию выбора.
— А откуда мне знать, что этот охотник плохой?
"Можешь поверить мне на слово. Можешь спросить у него сам. Можешь вообще пройти мимо. Не могу посоветовать, какая смерть лучше: замёрзнуть, или стать жертвой изувера. Дело вкуса".
— То есть ты предлагаешь убить человека просто, чтобы не рисковать?
"Я предлагаю пойти и взять то, что тебе необходимо. Скажи честно, сын кузнеца — кого тебе жаль больше? Этого охотника или себя? Ты еле стоишь на ногах. А он спит у огня, завернувшись в твой плащ".
— Он не мой, — невнятно пробормотал Вьяла.
"Раз он тебе нужен — значит, он твой. Начинай привыкать к этой мысли, сын кузнеца. Пойдёшь и заберёшь его? Или предпочитаешь загнуться от холода?"
— Это всё неправильно… — Мальчик закрыл глаза и лихорадочно замотал головой, не желая слушать. — Так нельзя. Ты учишь меня плохому…
"А куда подевались все те, кто учил тебя хорошему?"
Ничего не ответив, Вьяла растянулся на листьях, лицом к небу. Его широко раскрытые глаза глядели на звёзды, такие же далёкие, как искорка внизу.
— Я не смогу, — сказал он, наконец, шмыгнув носом.
"Я тебя научу. Может, это и неприятно, но вовсе не трудно. Не сложнее, чем зарубить курицу. Если не углубляться, то отличие всего лишь в размерах".
Нужная ветка нашлась сразу: лежала прямо на пути. Она уже подсохла и стала жёсткой, но ещё сохраняла упругость. И, самое главное — эта ветка была удачно обломана на конце, не надо затачивать.
"Подойдёт. Обжечь бы её ещё, для твёрдости. Спускайся".
Жёлтая искорка костра мелькала перед глазами, словно огонь путеводного маяка. Она пропадала, когда мальчик спускался в очередной овраг, и вспыхивала снова, не давая сбиться с пути. С каждым шагом она становилась ближе и ярче.
"Стой", — скомандовал голос, и Вьяла послушно застыл на границе мрака и тусклого света, который отбрасывал потухающий костёр. Отсюда уже можно было разглядеть неясные очертания тела, развалившегося на подстеленном плаще. Вроде ничего страшного: если не приглядываться и не задумываться, издали очень похоже на большую кучу листьев.
