Что мне оставалось? Пришлось возложить свою душу на жертвенный алтарь под прицел ангельского внимания.
— Смотри!
— Спасибо! — Он на несколько секунд положил свою руку мне на голову.
Не могу сказать, что это было неприятно. Словно кто-то добрый погладил меня по голове. Буль серьезно на меня посмотрел и еще раз поблагодарил:
— Спасибо, никогда не забуду твоего доверия. Сейчас я уйду. А запрет на распространение информации касается всех, кто об этом осведомлен. Теперь я знаю, кого надо предупредить. Надеюсь встретиться с вами завтра. Это возможно?
Мы переглянулись. Федя со Славой кивнули, соглашаясь. Я ответил за всех:
— Да, будем ждать.
— Ждать не нужно. Когда соберетесь, только позови меня так. — И он издал два булькающих звука на манер дверного звонка: — Буль-Буль!
С этими словами он откланялся и тут же исчез из поля зрения.
* * *
Беда или, вернее, хохма случилась с Федькой, когда он, уже поздно вечером, запрыгнув из астрала прямо к себе, оказался лежащим в машине скорой помощи, обмотанный проводами и капельницами. С перепуга парень чуть не вскочил с кушетки, но все-таки догадался, что его пытаются вылечить от приступа комы, в котором пребывало его тело дома, пока он шастал по астралу. Меня уже чуть не с постели поднял его звонок.
— Женька! Спасай! Меня в больницу упекли. Лечить обещают. А я уколов боюсь. Ужас какой-то! Они хотят у меня анализы со всех мест взять, и чуть ли не все одновременно!
— Погоди, успокойся! Сейчас со Славой подъедем. Ты ему уже звонил?
— Нет, я его телефона не помню, — причитал Федюха.
— Ясно, я к нему заеду. Ты во второй городской?
— Да, в терапевтическом. Заскочи ко мне домой. У тебя же ключ должен быть. Посмотри, что с прибором. Как я понял — это Надька заявилась. Я у нее ключ оставлял. О господи, места себе не нахожу!
— А этой Наде не звонил? Все, понял, не мельтеши. Едем! — сказал я, сообразив, что Федька не помнит ее телефона. Где-то в глубине души я даже возгордился: из всех знакомых физик знал только мой номер. Хотя, если честно, для этого была и более банальная причина: просто-напросто мой домашний легко запомнить.
Медик откликнулся на звонок сразу. Я предложил заехать за ним, потом на квартиру к Феде, а уже оттуда в больницу, если нас туда пустят. Я надеялся совершить это турне на своем рыдване без больших проблем. Тем более что машина по летнему времени стояла во дворе, а не в гараже.
У Феди дома мы нашли лежащий рядом с кроватью генератор. Вернее, бывший генератор. Кто-то решил проверить, что это за штука, и, видимо, удостоверился через положенные двадцать секунд в надежности охранной схемы, спалившей прибор.
— Слушай, — сказал я Славе. — У меня есть одна мысль. Федька обычно держит мобильник на тумбочке в коридоре. Если его не уперли, в нем может быть забит телефон этой неизвестной Нади.
На телефон никто не позарился. Он лежал на обычном месте, рядом со своим классическим собратом, намертво прикованным к стенке. Я, набравшись наглости, быстро листал телефонную книжку. Вот: Надя, одна, другой нет — пожалуй, не ошибусь. Я посмотрел на часы. Полдвенадцатого. Еще раз набравшись наглости, я позвонил неизвестной Наде прямо с Федькиного мобильника. Если это не она приходила к физику, то будет сейчас спать, а если она — то ей явно не до сна… Это была она.
— Алло, Феденька? — раздалось радостно-зареванное с той стороны.
Представляю! Найти почти хладное тело приятеля и препроводить его в скорую.
— Нет, это его знакомый, Евгений Котов. С Федей все в порядке. Он звонил и просил посмотреть, все ли в порядке в квартире, и заодно поговорить с вами. Вот я нашел телефон и звоню, — врал я напропалую и развивал свое творчество. — У него уже бывали подобные приступы. В этом нет ничего страшного. Просто у парня недостаточное кровообращение в мозгу — вот он иногда и засыпает слишком крепким сном. Да, забыл: он хотел спросить вас: что случилось с прибором, который он примерял до того, как отключился? Я смотрел — он вроде бы сгорел?
Я хитро подмигнул Славке. Парень только качал головой, удивляясь моей наглости. Девичий голос на той стороне испуганно притих. Пауза затягивалась. И я опять запел соловьем, лишь бы вытащить информацию из несчастной, задуренной девичьей головки:
— Федя беспокоился, что прибор сгорел, когда он отрубился, но главное, чтобы приборчик случайно не увезли или не выкинули. В общем-то это безделушка, просто ему лень новую делать. Он, как всегда, проверяет влияние мобильников и других приборов на организм. А чего этот домой принес — не понимаю.
— Да, — обрадованно клюнула девушка на подсунутую наживку и с облегчением выдала всю волнующую нас информацию, подвирая мне в унисон. — Прибор, видимо, сгорел. Я, когда пришла, смотрю, на Феде сеточка с железячками. Я его будить, а он ни живой ни мертвый. Ну, я сняла эту сеточку с приборчиком и положила в сторонку, чтобы не мешалась. А потом как поняла, что его не разбудить совсем, так сразу скорую и вызвала…
— А энцефалограмму у него не снимали?
— Энцефа… чего? — недоуменно спросила девушка.
— Да нет, это я так. Все в порядке. Мы его навестим и вас нахвалим, — облегченно закончил я свои завиральные перлы, и мы распрощались.
— Ну ты и врать! Сам могу, но чтобы так? У тебя ж талант пропадает, — смеялся Слава.
— А как же, на том и стоим!
— На чьем — том?
— Да бес знает, на чьем, главное, не на своем. Все, тайна сохранена, можно ехать в больницу.
— А может, надо было сказать, чтобы держала язык за зубами? — все еще немного сомневался Слава.
— Ну, друг, ты со своей Ташей далеко от жизни убрел. Где ж это видано, чтобы женщине такое говорили? Если хочешь, конечно, чтобы об этом знал весь мир, скажи ей, что это великая тайна, и все. Не пройдет и дня, как о твоей тайне будет знать половина подруг этой среднестатистической дамы. Нет, брат мой, женщине надо запудрить мозги скучной физико-технической дребеденью, и она, зевая, тут же забудет обо всем. Так что учись, хотя бы на моем примере!
— Э-э, да ты хвастун еще больший, чем врун, — заключил Славка.
— А то! — гордо поддакнул я.
Так, болтая, мы подъезжали к больнице. Приемное отделение скорой работало вовсю, и Слава, вооружившись белым халатом и какими-то корочками, просочился в спящее тело огромного городского больничного монстра, потихоньку в ночи переваривающего больных: кого — к выздоровлению, а кого — к нам, в астрал… Я ждал в машине, зевая и провожая взглядом «скорые», которые с завидной регулярностью подъезжали и отъезжали от приемного пандуса. Господи, сколько боли и страдания в этом мире! — грустно думалось, глядя на эту невеселую ночную жизнь. Через некоторое время Ярослав вынырнул из здания и подбежал к машине. Я, опять зевнув, спросил:
