Ознакомительная версия.
– Это не я сказал. Так говорит легенда…
– Легенда…
Он услышал, как медленно удаляются ее шаги. Сжал зубы и оглянулся.
Она уходила, вытянув перед собой руки, натыкаясь на кусты, будто слепая. Подол ее платья усыпан был, как звездами, колючими шариками высохшего репейника.
– Тиар!
Она споткнулась и упала. Поднялась прежде, чем он успел добежать. Глаза ее были совершено сухими и совершенно черными. Как прогоревшие угли.
– О горе…
– Тиар…
– Нет…
Ноги ее снова подкосились. Он стоял рядом, не решаясь ее коснуться; чем сильнее и мудрее человек, тем страшнее глядеть на его отчаяние.
– Тиар… – сказал он шепотом. – Срок уже вышел… Я должен идти, чтобы не опоздать, Тиар… Потому что Илаза…
Он опустился на колени.
– Не слушай, что я скажу тебе… Я знал человека, который добровольно разделил с любимой женой долгую и отвратительную смерть. Это был счастливый и благородный человек; сейчас я пойду, потому что там Илаза… Тот человек умер с именем жены на устах… А я… не с ее именем. С другим… И если я вру тебе, пусть Птица отшвырнет меня от дверей золотого чертога. Потому что я… не умею объяснить, но ты пойми. Пойми и не проклинай меня. Илаза, она… тогда я возомнил себя любящим… потому что хотел им быть. А теперь… прощай.
Он поднялся, не чувствуя боли. Не оглядываясь, двинулся к лесу; ее голос остановил его всего лишь на минуту:
– Я знаю, кто это. Кто – скрут. Теперь я знаю.
* * *
Девушке все больше казалось, что все это пышное, громкое, громоздкое событие происходит с кем-то другим.
Казалось, что ночь, проведенная без сна, наполнила ее голову ватой. Казалось, что уши залеплены теплым воском, и потому шум всеобщего веселья доносится как бы издалека. Тело ее жило, как марионетка – когда нужно, спина сгибалась в поклоне, когда требуется, язык произносил положенные слова, и улыбка на бледных губах появлялась именно тогда, когда ее все с нетерпением ждали. Рядом с ней, совсем близко, был Аальмар – и, пожалуй, впервые в жизни его присутствие было ей в тягость. Будто она в чем-то провинилась перед ним и теперь ей больно смотреть ему в глаза…
Всякий раз, обойдя по традиции гостей, она склонялась перед женихом и касалась губами пряжки его пояса. Пряжка была бронзовая, и на ней изображен был яростный коршун с кривым разинутым клювом.
– Аальмар…
– Малыш, не беспокойся. Все хорошо. Тебе нелегко, я понимаю, потерпи… Потом еще будем вспоминать этот день…
От его мягкого голоса, от бережного прикосновения горячей ладони ей почему-то хотелось плакать. Она снова шла вдоль столов, кивая и улыбаясь, улыбаясь и кивая, и ей казалось, что она восковая свеча, что вместо головы у нее жгучий язычок пламени, а вместо шеи черный фитилек, и капли расплавленного воска льются и льются, и сейчас испортят свадебное платье…
До нее долетали обрывки разговоров. По ее лицу, по груди, по одежде скользили придирчивые взгляды; ей казалось, что всеобщее внимание и любопытство покрывают ее прозрачной коркой. Будто бы она бабочка, залитая желтоватой смолой…
– Аальмар…
– Уже скоро. Еще минута – и попрощаешься с гостями…
Она, кажется, обрадовалась. Ей подумалось, как бы прекрасно сейчас было проскользнуть в свою комнату, повалиться на постель, не раздеваясь, и накрыть голову маленькой круглой подушкой…
Ее девичьей комнаты больше нет. Ее ждет огромная спальня с высокой, увитой гирляндами кроватью. Кружевное одеяло откинуто, открывая взорам край шелковой красной простыни, а у подножия лежат принесенные гостями дары – серебро и золото, ленты и шелка, и бесчисленное множество еще чего-то, что бедные глаза девушки не в состоянии разглядеть среди цветов…
Аальмар взял ее за руку. Шум свадьбы в ее ушах усилился и слился, превратившись в равномерный, какой-то неживой гул. Блестели, оборачиваясь к ней, восторженные глаза – молодые и старые, знакомые и не очень, замутненные вином, исполненные самого настоящего, разогретого празднеством счастья. Откуда-то сбоку наплыло лицо Большой Фа – нарумяненное по случаю небывалого события, похожее на черствую ржаную краюшку, обильно покрытую розовым кремом…
Девушку ввели в дом – не Аальмар, как она надеялась, а Большая Фа в сопровождении еще двух женщин. Перед камином в гостиной ее ждала бадья с теплой водой; с приговорами и песнями невесту вымыли и умастили цветочным маслом, и она смотрела, как прыгает свет на поверхности теплой воды, как с ее плеч сбегают, поднимая в бадейке брызги, прозрачные пенные потоки.
Потом, уже в спальне, она стояла перед горой подарков и смотрела, как Аальмар, облаченный в свободный халат, запирает дверь и разворачивает над ней цветастый тяжелый ковер.
Шум свадьбы сразу стал глуше. Девушка поняла, зачем и окна, и двери спальни отгорожены от мира толстыми коврами.
Аальмар обернулся к ней. Теплый свет тусклых ночных светильников неожиданно сделал его лицо старше, чем она привыкла видеть. Чуть не ровесником Большой Фа…
Он улыбнулся, и наваждение исчезло.
– Малыш… А меня ведь чуть не убили. Я не хотел тебе говорить… в этом последнем походе… кажется, должен был умереть. И то, что сотворила со мной судьба…
Он шагнул вперед. Она увидела его глаза совсем рядом воспаленные, со множеством красных прожилок.
– Судьба сохранила меня, малыш, и я подумал, что это ты возвращаешь мне долг. Нет, мы не будем вспоминать то поле… Но когда лезвие секиры не вспороло мне живот, а ударило по рукоятке кинжала, который я перед битвой не вытащил из-за пояса… Когда это случилось, я вспомнил тебя и понял… что пока ты ждешь меня, я не смогу умереть.
Девушка слушала, не отрывая взгляда он его нервных, сплетенных пальцев.
– И вот это случилось, моя девочка. Теперь я могу сказать тебе – жена… Теперь я могу обнять тебя, как муж и как возлюбленный. Теперь…
Он прерывисто вздохнул и отошел к кровати. Уселся на круглый табурет, небрежно отодвинул в сторону нечто тускло звякнувшее, увитое лентами и цветами.
– Подожди… Я должен справиться со своим сердцем. Я боюсь коснуться тебя – будто ты наваждение, которое может растаять… Подойди ко мне, девочка моя. Подойди.
Не чуя под собой ног, девушка приблизилась. Под босые ступни покорно ложились прохладные, нежные лепестки; здесь нет ни одной розы, подумала она мимоходом. Роза на свадьбе дурной знак… чтобы не оцарапаться о ее шипы…
Она думала, что, оставшись наедине с любимым Аальмаром, избудет темный страх, тот, что не оставлял ее от самого объявления о свадьбе. Она верила, что сможет наконец почувствовать тепло и радость – но смутное, инстинктивное, почти звериное чувство опасности росло и росло, грозя разорвать ее изнутри.
– Аальмар… – прошептала она жалобно. – Я боюсь…
Он улыбнулся так светло, что даже страхи ее на мгновение поблекли:
– Не бойся, девочка моя. Я скорее умру, чем причиню тебе страдание… Не бойся ничего. Иди ко мне.
Что-то кольнуло ее в босую ногу. Неужели все-таки роза?! Или работники, приколачивая ковры, небрежно обронили гвоздь?
Аальмар глядит на нее и улыбается. Добрый, нежный, горячо любимый человек… Защита от всех бед, надежная скала посреди опасного моря… Все понимающий с полуслова. Ее Аальмар…
Откуда страх, откуда это темное… почти что гадливость?! Чувство опасности, напряжение, стыд…
Споткнувшись о чей-то подарок, она остановилась перед ним, сидящим на табурете. Их лица оказались едва ли не на одном уровне – он смотрел все-таки немножко снизу вверх:
– Девочка…
Его руки осторожно взялись за вышитые края ее ночной рубахи. Она вздрогнула; его ладонь мягко коснулась ее плеча:
– Не бойся… Помнишь… Ту игрушку-мельницу, которая вертелась под ветром… Я был так рад, когда ты тогда обрадовалась и засмеялась…
Он распахнул легкие крылья ее сорочки. Дуновение ветерка коснулось ее голой, разогретой недавним омовением кожи; она содрогнулась снова.
– Какая ты красавица… Помнишь, то платье, которое ты так спешила примерить… Я уже тогда знал, что ты будешь красивее королевы, хоть в каком наряде… хоть и без одежды вообще…
Девушка удержалась, чтобы не закусить губу. Ей было… она не могла понять. Стыдно? Чего она стыдится, ведь Аальмар купал ее в детстве, во время болезни… И носил на руках… и…
Ей показалось, что сейчас она поймет причину своих страхов. Вот-вот, она вертится рядом, сейчас…
Смутная догадка выскользнула, как ускользает мыло на дно кадушки. Девочка начала дрожать – сперва чуть-чуть, а потом все сильнее и сильнее.
Аальмар отпустил ее сорочку, позволяя крыльям свободно упасть. Обнял ее – не как жених, а просто ласково, как обнимал когда-то:
– Да ты совсем измучилась… Отдохни. Давай вместе посидим, посмотрим на огонь… Сейчас я налью тебе теплого отвара, Фа приготовила, заботливая Фа…
Ободок кружки едва не обжег ей губы. Хотелось пить, но отвар показался ей слишком терпким и горьким. Все лекарства такие, подумала она мимоходом. То, что лечит, горько на вкус. То, что сладко, оборачивается потом болезнью…
Ознакомительная версия.