— Ты даже не представляешь, сколько прекрасного может быть в овцах, рыбах и пустошах. — Она вспомнила рассказ Мильвио о Найли. О том, как та подросла, какой стала... Улыбнулась тому теплу, что вернулось в её сердце.
— У тзамас не может быть детей после того, как у них проявился дар.
Шерон не ответила, и Нэ вздохнула, встала с песка:
— В любом случае достойная цель. Для тзамас.
— У тебя были дети?
Старуха без всяких эмоций выдернула из песка острогу:
— Я пережила их всех. У таувинов редко рождаются таувины. Не ко всем солнца и луны благосклонны. К чему твой вопрос, тзамас?
— За что сражаешься ты?
— Хм... для того чтобы сражаться, такой, как я, не нужна причина.
— Ты пытаешься обмануть себя или меня?
Шерон была не уверена, что та скажет правду. И Нэ, это древнее чудовище, победитель в сражении у Мокрого Камня, человек, уничтоживший почти всех тзамас в мире, исключая лишь спасенных Тионом, все же сказала, кажется, в первый раз за разговор со всей открытостью и неожиданным откровением:
— Я, как ты, тзамас. Ради моего будущего. Того, как я вижу этот мир дальше. Ради мальчика, пусть он мне не сын и не внук, но ближе по крови, чем все остальные люди. Таувинам еще не пришло время уходить.
Она заметила что-то во взгляде Шерон, улыбнулась не зло, устало.
— А... Ты знаешь.
— Я же тзамас, — спокойно ответила ей указывающая. — Вижу, что ты умираешь. Сил татуировок едва хватает, чтобы держать тебя здесь. Именно поэтому ты его и убила. Некромант в мече может не только усиливать тебя, но и... хм... прогонять смерть.
Старуха зябко повела плечами:
— Основную причину я назвала тебе ранее — он нужен мне для победы. Чтобы завершить давнюю историю. Поставить точку. Остальное лишь частности.
Шерон вспомнила сон. Моратана. Убийство Мерк.
— Ты признаешься хотя бы самой себе, что пытаешься сделать ключ? Открыть врата в мир Трех Солнц и Двадцати Лун, запертые со времен гибели Мальта. Это силился сделать Моратан, убив первую из нас. Но у него не получилось. А потом этим занимались и другие таувины. Из века в век. Именно по этой причине мы стали врагами друг другу, хотя раньше действовали сообща. Мы были едины. Семьей. Последователями Шестерых, а превратились... вот в это. Все таувины мечтали открыть дорогу туда, забывая лишь о том, что только у Мальта, как я полагаю, была сила обоих миров.
— Ты в этом уверена?
— Нет. Но иначе почему он мог, а вы все — нет? У тебя не выйдет, как и у других. Ты не уйдешь туда в телесной оболочке. Умрешь здесь. И довольно скоро.
Старуха кивнула.
— Но пытаться стоило. Увы, ключ не сработал. Как и прежде. Как и у всех. Но это частности, тзамас. Бегство — не главная задача. Я хочу обеспечить будущее для моего ордена. И мне повезло, что ты — это ты. Другая бы убила мальчика, чтобы навсегда лишить подобных себе угрозы. — И она повторила снова: — Вихрь не ошибся в тебе, носящая облик Арилы. Ладно. Заболталась я что-то. В лагере полно здоровых мужиков, которые постоянно хотят жрать, а я сегодня так добра, что готова накормить их рыбой. Хочешь помочь мне, дочь рыбака? Хм. Так я и думала.
И она снова вошла в реку.
Ловить рыбу.
— Я не прощу, что ты его убила, — сказала ей Шерон в спину. — Мы не друзья. Помни это.
— Не друзья, — ответила Нэ, не обернувшись. — Всего лишь временные союзники.
— Не стоит, — сказал Виру Мильвио, когда они остановились за деревьями, недалеко от реки.
— Ты ей настолько доверяешь? Шерон, — уточнил таувин, просто чувствуя, как накалена обстановка на берегу. Сверкни искра, и все загорится.
— Им обеим. И каждой из них придется смириться с другой.
Виру бы очень хотелось иметь уверенность волшебника. Он хорошо знал Нэ и видел, что та сдерживается и не «хватается за палку» с большим трудом. Впрочем, судя по всему, то же самое происходило и с Шерон.
Но время шло, а ничего страшного не случалось. Накал страстей поутих, а разговор завершился. Указывающая, словно определив, где они находятся, направилась к соснам и, оказавшись рядом, взяла Мильвио за руку, улыбнувшись Виру.
— Рада, что с тобой все в порядке. — А после обратилась к волшебнику: — Я кое-что видела. Пойдем. Расскажу.
Они зашагали в сторону лагеря, а Вир вышел на берег, и Нэ, убирая очередную рыбу в мешок, пригласила:
— Присоединяйся, Бычья голова.
Он раздобыл палку, пусть та и была коротковата, быстро и ловко обработал мечом, сделав два «шипа», оставил оружие, разулся, закатал штаны, соорудил из рубашки «сумку», связав рукава, закрыв ворот, перекинул её через плечо и вошел в теплую воду.
Ярд песка, а после тонкая прослойка прохладного речного ила. Он отошел подальше от наставницы, к осоке — туда, где тоненькие, ярко-голубые стрекозы качались на острых широких зеленых стеблях, и замер, глядя в красноватую полупрозрачную воду.
Было странно. Вот так. Здесь. Далеко от сожженного поля и запаха горелой травы, плоти. Словно закрылась какая-то дверь, отрезав то, что совсем недавно окружало его. Что он считал важным. Нескончаемым. Бесконечным. Всеобъемлющим. Что никогда, никогда не исчезнет. Останется рядом с ним навсегда.
Но война мелькнула и... сгинула. Отступила. Затерялась в десятках лиг позади и с каждым днем пути к западному побережью удалялась. Здесь, в подобных местах, в тихие часы ничто не напоминало о ней. Словно это был лишь сон.
Но Вир знал, что сном все случившееся не являлось. Битва, кровь, гарь, теркой обдирающая горло. И смерти — тоже не сон. Те сотни... а может, и тысячи, кого он убил. Те, кого он не знал. Даже не видел. Фигурки. Взлетевший и опавший крик.
Звенел ли он у него в ушах сейчас? Нет.
Война за спиной, и Вир не желал оборачиваться.
Темная спина прошла в воде, мимо правой ноги, он, занятый мыслями, промешкал, и рыба уплыла. В следующий раз ученик Нэ повел себя расторопнее и добыл первый трофей.
Так они и охотились в течение часа, пока все время молчавшая старуха, несколько раз вытершая сухой лоб тыльной стороной ладони, не вышла из воды. Он последовал за ней.
— Сколько у тебя?
— Семь. — Вир заглянул в рубашку. — А у тебя?
— Много. — Нэ отстегнула от пояса тяжелый мешок, бросила на горячий песок, затем развязала узел юбки, позволив подолу закрыть белые, исчерканные синими венами, удивительно мускулистые ноги. — Начинай чистить, Бычья голова. Пока не стухли.
Он безропотно, признавая её право командовать, словно и не было их расставания и бегства из Пубира, достал из ножен кинжал, вспорол брюхо первой рыбине.
Нэ следила за ним из-под прикрытых век:
— Ты хочешь спросить.
— Да. — Он не поднимал головы.
— Ты слышал наш с девчонкой разговор.
— Да. Она сказала, что ты умираешь. Это правда?
— Тзамас никогда не шутят о смерти, Бычья голова. Это правда.
Вир вздохнул, посмотрел на руки и нож, покрытые кровью и тусклыми серебристыми пластинками, ярко пахнущими рыбой:
— Как быстро?
— О. Не грусти по этому поводу. Такие старые ящерицы, как я, уходят долго и с неохотой. Год. А может быть, десять лет. Хватит, не только чтобы закончить то, что запланировал Вихрь со своим проклятущим дружком, но и научить тебя многому, что умею.
— Он тебя удерживает? — Вир покосился на тяжелый двуручник, которым Нэ так ловко разваливала людей на две половинки на Четырех полях.
— Помогает. Чуть.
— Смерть этого человека. Она стоит того?
— Жизни? Отчасти. Победы? Вполне. Сил Милосердия теперь хватит, чтобы выстоять против Вэйрэна. Я очень надеюсь на это. Осталось только придумать, как попасть в его проклятую башню без Тиона. Тебе не нравится.
Она была внимательна.
— Да, — признал Вир. — Это напоминает рабство. Все таувины так делали?
— Не все. Но очень многие, если удавалось встретиться с тзамас и выиграть, а не оказаться разобранным на сотню полезных для некромантов кусков.
— А мой меч?
