Ангела кушала…
Блюдо с рыбой уже было ополовинено, и сейчас она занималась ростбифом. Куски, которые ей отрезала стоящая за спиной горничная, вполне могли бы послужить ужином крупногабаритному мужику. Однако Ангела ела с аппетитом, не забывая иногда промакивать губы белоснежной салфеткой. На минуту оторвавшись от еды, она оглядела меня несколько презрительно и, фыркнув, сказала:
-- Садись, что встала? – затем, обращаясь к горничной приказала: – Этель, поставь баронессе прибор.
-- Спасибо, Ангела, но я только что из-за стола. Скажи, как ты себя чувствуешь?
-- Прекрасно я себя чувствую. Конечно, взаперти чуть скучновато… -- она швырнула салфетку в собственную тарелку и рявкнула на горничную: – Пошла вон отсюда!
Горничная торопливо выбежала, не забыв закрыть за собой дверь. Ангела встала, проколыхала вдоль стола и застыла, подбоченясь левой и опираясь на стол правой рукой, при этом слегка нависая надо мной.
-- Я знала! Я знала, что дождусь своего! Я тут чуть с ума не сошла со скуки, но вам всем было на меня наплевать! А сейчас я получу развод, и только вы меня и видели! Вы все… я вас всех ненавижу! Вы тут жили и развлекались, а меня заперли от зависти! Я вам всем докажу…
Совершенно машинально, даже не замечая, что делает, она выхватила эклер с блюда и, откусывая большие куски, утирала слезы, бегущие по щекам, и продолжала немного невнятно бубнит:
-- Ты фсегда, фсегда зафидофала мне! Потому что я лучше тебя, умнее и красифее! Ты и к стерфе этой, сфекрухе моей, не зря примазыфалась, только фигу тебе, фигу! – у меня под носом оказалась пухлый кукиш, скрученный из измазанных кремом и глазурью пальцев.
Впрочем, сестре этого было мало. Схватив второй эклер, она продолжала жадно чавкать и выговаривать: – Я свою долю фсю до монетки потребую, фсю до последнего грофыка! Это уж там фидно будет, ф какой монастырь я пойду или не пойду! Мне только пальчиком поманить нуфно, и фить я стану, как королефа! А деньги фы мне все отдадите! И фсе украшения… и фсе платья…
Если честно, я была настолько растеряна, что совершенно не понимала, что можно ей ответить. У меня даже закралось подозрение, что она не выдержала заточения и просто сошла с ума. Не могла же она, в самом деле, не видеть, в кого превратилась! Какая там королева?! Какие платья и деньги, господи?! Ей на диету нужно срочно, иначе схватит инфаркт от обжорства. Это зрелище просто ужасало меня своей нереальностью.
Она продолжала рыдать и жрать пирожные, высказывая мне какие-то безумные претензии. А самое противное: так и не вспомнила про детей. Поговорить с ней я не рискнула, отложив это дело на потом. Пусть сперва успокоится.
ЭПИЛОГ
Наша с мужем поездка в столицу состоялась через семь лет после свадьбы графа Иогана и баронессы Анны де Мюрей. За эти годы произошло много всякого и разного. Через одиннадцать месяцев после свадьбы графиня Паткуль родила мужу девочку Лисанну.
Год спустя я получила еще одно письмо от графини Роттерхан, где она писала о рождении еще одного продолжателя рода Роттерханов и чуть сожалела, что Господь не дает внучки:
“Эти мальчишки слишком шумные, настоящие маленькие дикари, и я еле справляюсь с ними. Но если бы вы представляли, баронесса Нордман, какое счастье слышать детский смех в стенах старого дома…”
У нас с Рольфом третий ребенок тоже был девочкой, которую мы назвали Анеттой.
Бежали года…
Некоторые из них были урожайные, некоторые достаточно тяжелые. Но благодаря дополнительным доходам никогда больше люди в наших землях не голодали. Более того, тонкорунное стадо росло. Ткацкий цех работал уже четыре года. А под патронажем барона Нордмана была открыта школа живописи. И учеников в нее присылали даже из столицы.
Можно было назвать это ожидаемой неприятностью, но два года назад соседнее с нами баронство разорилось окончательно, так как хозяин слишком любил выпить и погулять. И хотя графу Паткулю вполне хватало средств и власти забрать эти земли под свою руку, тем не менее, после разговора с Рольфом он отступился от баронства.
Это позволило нам внести необходимый вклад в казну и выкупить баронство со всеми долгами. Земли, конечно, были далеко не в лучшем состоянии. Зато хозяйский дом, поставленный больше века назад и постоянно достраивающийся, был довольно велик. Почти год мы делали там ремонт, приводя запущенное здание в порядок. И прошлой весной наконец-то переехали.
Поднимать чужие земли, имея твердый запас не только зерна, но и золотых, значительно легче, чем начинать с горстью мелочи на пустом месте. Конечно, пока еще новые земли не могли покрыть прошлые долги, но за два года не появилось ни одного нового. А в следующем году при небольшой удаче уже возможно будет и вернуть часть вложенных денег.
Так что наша теперешняя поездка в столицу была сопряжена с весьма приятным событием: за создание школы художественной росписи Рольф должен был получить титул виконта. Думаю, такому королевскому решению очень помогло то, что новоявленного виконта не нужно будет награждать землями и деньгами: земель и так вполне достаточно, а деньги в виде налогов за оба баронства вносятся своевременно. Значит, и с золотыми запасами все отлично.
Сам Рольф был счастлив приобрести этот надел. В отличие от наших собственных земель, луга соседа славились не только размерами, но и качеством получаемого с них сена. Так что муж мой активно наращивал поголовье своих стад. А в городке, который теперь гордо наименовали Нордманбургом, появилась еще одна ткацкая мастерская. Пока крошечная, но планы у мужа были большими.
В общем-то, все в нашей с мужем жизни складывалось постепенно и ровно. Мы оба работали, но последнее время даже делами художественной мастерской больше занимался Рольф. Я же старалась делить свой день так, чтобы основное время доставалось детям. Они – моя самая большая радость и счастье.
Разумеется, как и всякая мать, в глубине души я была немножко «клушей». Меня пугало все, что могло угрожать их здоровью и счастью. Например, когда Рольф учил Алекса ездить верхом. Или когда забирал всех троих, усаживал в открытую коляску и возил по окрестностям, показывая детям их будущие владения и объясняя на доступном малышам языке, что, как и почему следует здесь выращивать.
-- …целый день на солнце! Рольф, они могли схлопотать солнечный удар!
-- Олюшка, радость моя, ты не можешь держать детей у своей юбки до самой старости, – Рольф улыбался, крепко обнимал меня, не позволяя вырваться, и целовал часто и быстро туда, куда ухитрялся попасть: в висок, в кончик носа или в мочку уха. Я недовольно брыкалась, но не по-настоящему, а просто давая мужу понять, что я недовольна.
-- Олюшка, они растут, они должны понимать, что и откуда берется. Вот мои родители, к сожалению, хоть любили и баловали меня, но про наши земли почти ничего не рассказывали. Так я и вырос неучем, солнце мое.
-- Ладно-ладно, подлиза… - я целовала мужа в ответ и сообщала: - Зато ты мой самый любимый неуч!
***
По пути в столицу мы, разумеется, остановились в замке графа Паткуля. Тем более, что нашу младшую Анетту я собиралась оставить под присмотром графини Анны. Пять с небольшим лет – не тот возраст, чтобы мотать ребенка по дорогам. Анетта прекрасно ладила с Лисанной, тем более что была младше всего на пять месяцев.
