Что ж, кошка, придется учиться сосуществовать. И с ним, и со своими нелепыми чувствами. Тут уже ничего не поделаешь.
Ладно, глупо предаваться мыслям на празднике. Тут радоваться жизни надо! Кружиться в ворохе цветных юбок и ловить на себе жадные мужские взгляды. В темных землях - поймут. В темных землях - примут такой, какая есть. И не будут шептаться за спиной. Не будут роптать и гадать, в чьей пастели в следующий раз начнет свой день глупая пустынная кошка.
Настроить себя на нужный лад удалось почти легко. Ведь ионбудет в зале. И так же увидит, так же подарит пусть случайный, но столь желанный взгляд.
И я, поймав ритм мелодии, врываюсь в центр зала. Почти мгновенно вокруг меня образуется пустое место, а музыка почти неуловимо меняется: едва слышный гул степных барабанов, редкие удары цветастого бубна - здесь еще помнят о Леди Пустыни, помнят и ценят. Руки взмывают вверх. Веером рассыпаются повязанные на запястьях яркие ленты. Звонко отбивают ритм костяные бусины, вплетенные в волосы, радостно звякают многочисленные золотые браслеты на лодыжках…
Давно я не танцевала так, весело, задорно, отдавая всю себя музыке и людям. И взметаются в высь юбки, цветными яркими полосками обнимают ноги. Пустынницы всегда танцуют для богов. Их танец приносит радость и счастье - вы знали? Слышали ли, как боролись раньше за право призвать ко двору хоть одну из пустынных кошек? Как проливали кровь за право хоть на одну ночь, но стать спутником ветряных красавиц? Вряд ли. Но здесь - все еще помнят. А потому отбивают ритм уже не только родные барабаны, но и резкие звуки хлопков. Все чаще со всех сторон слышится смех, все громче одобрительный гомон. Пустынницы не любят тишины. Это придворные дамы могут любить танцевать в тиши бальных зал, а нам подавай музыку жизни. И чем сильнее отдача, тем радостней и веселей на сердце, тем больше хочется отдать…
Как же я понимаю тех, кто погиб после закрытия границ… Утратив это, действительно можно умереть от тоски. Когда привык существовать к круге счастливых смеющихся людей, невозможно от этого отказаться. Светлые этого так и не поняли. Они отказались от своей удачи, назвав нас распутными девками и запретив устраивать на ярмарках и приемах представления. Темные? Они еще помнят. Но только как их заставить вновь собраться вместе?… Как убедить выйти из тени и вновь начать радоваться этому миру?
Но я все равно сделаю! Справлюсь! Потому что, познав эту радость, невозможно вновь вернуться к прежнему. Когда тебе отбивают ритм сотни ладоней, когда над залом то и дело вспыхивают яркие искры смеха, и ты слышишь одобрительный гул голосов!… Это несравнимо. И я хочу, чтобы остальные вновь вспомнили об этом. Хочу, чтобы вновь в городах и селах зазвучали степные барабаны, а в воздух взлетели цветные ленты и платки. Мы - счастье. Мы - праздник. Вы же знаете это. Нас надо только позвать!
Окружающие словно слышали меня. Все громче и чаще звучали хлопки. Все радостнее рвался к небу зажигательный ритм степных барабанов. И я кружилась в танце, упиваясь каждым мигом, каждым звуком, каждым открытым мне сердцем… Так вот он подлинный смысл нашей тяги к ним…
К сожалению, как бы я любила это, как бы ни желала продлить еще хоть на мгновение, а усталость взяла свое. В последний раз взметнулись разноцветные ленты, ярким солнцем встала юбка, обнажив многочисленные браслеты на ногах, глухо ударились костяные бусины в волосах… и все. Я упала на колени, с трудом хватая ртом воздух. В груди все горело. Мышцы приятно тянула подступающая боль. А глубоко внутри меня звенело счастье, абсолютное и бесконечное. И ему вторили люди, поддерживали его хлопками, смехом и громкими криками.
Я улыбнулась, широко и искренне, как давно не улыбалась. Кто-то подошел и подал мне руку. Я, не глядя, приняла ее. Прежде нужно отдышаться, а потом можно будет взглянуть и на того, кого привел ко мне этот танец.
Ну что, глупая ты кошка, убедилась, как глупо было влюбляться? Хорошо же принадлежать сразу всем и никому. Ты же хочешь этого. Хочешь, чтобы кровь гулко отбивала ритм барабанов в ушах, а танец каждый раз приводил к тебе новых - достойных, сильных, живых!
В груди чуть ощутимо затянуло, заметно затуманив охватившую меня эйфорию. И зачем только вспомнила? Все равно же не передумаю. Раз решила жить - выживу. И плевать на глупые привязанности.
Переведя дыхание, я наконец подняла глаза на того, кто все еще поддерживал меня после танца. Светлый. Инквизитор. Бывает же так.
- Никогда не думал, что увижу это. Правду говорят, от танца пустынницы можно потерять и разум, и душу, - заметив мой взгляд, мужчина улыбнулся. - Алев Свейн. Нас представляли друг другу, но вы, наверно, уже забыли.
Вспомнив о том, в каком состоянии я пребывала с момента появления на горизонте Марикая, я смущенно опустила глаза.
- Фидда, - негромко ответила я.
- Я знаю. Как я и сказал, нас представляли друг другу. Но вы были так погружены в свои мысли, что наверно и не заметили этого момента. Рад, что ваши печали вас уже покинули.
Не покинули, но затаились. Я все еще нахожусь под магией танца. До следующего утра - точно. А потом можно будет снова подарить этому миру кусочек счастья и удачи - думаю, в Зардии зрители всегда найдутся. Тем лучше. Может, удастся вытеснить из груди эту тоску. Раньше надо было этим заняться, но я так старательно гнала от себя мысли о Маше, что почти поверила в собственное безразличие.
- Вам понравился мой танец?
- Он был великолепен. Как и танцовщица, - мужчина, не отрывая взгляда от моего лица, чуть наклонил голову. Всего лишь признание мастерства, а меня уже бросило в краску и сбило дыхание. - И, Фидда, давайте обойдемся без этой официальщины. Можете называть меня Алевом и на "ты". Если вы не возражаете, конечно.
Я таю. Знаю, что это лишь эффект от танца, но все равно это нервирует. За последнее время я так привыкла держать голову холодной и трезвой, что сейчас просто плыву.
- Я не против. Сама не привыкла ко всем этим церемониям. Мы живем проще - и веселей, - шире улыбнулась я. Наверно, не стоило напоминать светлому о свободной морали пустынников, но я сейчас была не в состоянии отфильтровывать лишние слова.
- Хотелось бы мне на это посмотреть…
А может, и не отпугну его. Абрахаса, вон, тоже сначала привело любопытство, а потом он так и остался - в смехе моей сестры и звучании голоса брата. Значит, и прочие светлые все-таки способны рассмотреть притягательную красоту пустынниц и их танцев.
