— Мы должны, по крайней мере, попробовать.
Да.
Поскольку голоса его предков исчезли, К'арлинд ещё раз огляделся. Элдринн внимательно наблюдал за ним, его глаза блестели.
— У нас есть срочная работа, — мрачно сказал Меларн. — Киарансали попробует на вкус свой же яд.
* * *
Каватина начала задыхаться, когда её сознание вернулось в тело. Мгновение назад, она летела к священной роще Эйлистри, прокладывая путь сквозь усеянные лунным камнем ветви, а её дух танцевал под песню, чья красота заставила плакать. Сейчас она лежит на каменном холодном полу, а её горло болит от раны. Песня Эйлистри исчезла, уступив место ужасным стенаниям и скрежету костей.
Мужчина склонился над нею, и его рука лежала чуть выше её левой груди.
И рыцарь была голой.
— Карас, — прорычала она.
Она уже почти встала на ноги, подняв кулаки, когда поняла, что он, должно быть, сделал. Она опустила руки и превратила своё движение в поклон. Немного менее изящный, нежели хотелось Рыцарю, но всё же.
— Ты излечил меня?
Карас кивнул.
— Спасибо.
Каватина поглядела вокруг. Они находились в маленькой, словно клетка, комнате с каменными стенами и единственным выходом. Дверь была закрыта и перегорожена чем-то напоминающим бедренную кость. Стены покрывали ужасные фрески, нарисованные чем-то похожим на высохшую кровь. Смена теней показала худшие из них — работа Караса, без сомнения.
Не было никакого смысла, в том, чтобы выяснять, что случилось. Каватина слишком хорошо помнила ощущение кинжала призрака пронзающего её горло.
— Где мы? — спросила она, потирая горло.
— На окраине Акрополя, — сказал Карас низким, напряжённым голосом. — В комнате, теперь принадлежащей Леди в Маске. Но моя молитва не сможет слишком долго сдерживать Карг. Даже Кабрат — призрак, которого ты видела, возродится, в конечном счёте.
Брови Каватины поползли вверх:
— Ты знаешь её?
— Я знал её, когда она была ещё жива. Она была одной из жриц Киарансали, там, в Мэримидре. Тогда ещё смертная.
Каватина решила оставить дальше расспросы. Она огляделась вокруг, но не увидела своего поющего меча.
— Что на счёт Лелианы и остальных Защитников?
— Мертвы. Даже под маскировкой, я мог спасти только одну из вас, — он вытащил из своего кармана маленький посеребрённый меч на порванной цепочке, её святой символ. — Мне удалось найти его.
Каватина взяла миниатюрный меч и, прижав его к груди, от всего сердца прошептала благодарственную молитву.
— Я удивлена что…
Она замолчала как раз вовремя. Каватина собиралась спросить, почему он не спрятался подальше от Акрополя, спасая себя, что было бы более характерно для Ночной Тени, но потом поняла, что нет никакого смысла поднимать старые споры.
Карас понял её, несмотря на то, что женщина замолчала:
— Леди В Маске — приказывает, я — подчиняюсь.
Каватина одобрительно кивнула. У Ночной Тени было чувство долга. Возможно, в конце концов, она ошибалась в Карасе. Она многому научилась за последние дни.
— Что ты предложишь делать теперь?
Карас, казалось, был удивлён, что она спросила его совета. Его глаза сузились, как если бы он почуял обман. Затем Ночная Тень пожал плечами:
— Нас превосходят в численности, возможно, сто к одному. И это только если считать Карг, которые и так поднимутся, как нежить после гибели, если мы не затратим немного времени, чтобы уничтожить их навсегда.
Каватина сжала свой святой символ.
— Тогда мы должны делать только так.
Карас покачал головой:
— Нет времени. Карги что-то делают с камнем отречения. Что-то ужасное.
Снаружи комнаты донеслись звуки чего-то разламывающегося и стук падающего щебня. Земля задрожала под Каватиной. Она услышала, как по крыше глухо стучит град. Белая пыль сыпалась вниз от стропил, мелкая, словно дроблёная кость.
Каватина стряхнула пыль с волос:
— Ты связался с Куилью?
— Она не отвечает.
Если так, то это — плохое предзнаменование. Каватина сконцентрировалась, представив лицо жрицы, и тревожным голосом позвала:
— Куилью?
Ответа не последовало.
Карас посмотрел на Каватину, словно говоря «я же тебе сказал».
— Ладно, — Каватина постаралась унять чувство тревоги.
Это помогло, потому, что она уже чувствовала вкус того, что их ждало впереди. Она не боялась умереть. Уже нет.
— Мы продолжим сражение самостоятельно. Сделаем всё, что сможем, чтобы остановить их… независимо от того, что там творит эта Карга.
Она повязала порванную цепь с символом на запястье, закрепив его. Каватина мельком глянула на Караса:
— Но прежде, чем мы пойдём, мне нужно, чтобы ты замаскировал меня, — она мрачно улыбнулась. — Нам остаётся только надеяться, что я сыграю свою роль Карги так же хорошо, как ты симулировал паралич, когда призрак напал не тебя.
Уголки глаз Караса покрылись едва заметными морщинами. Он коснулся пальцами маски и прочёл заклинание.
Как только серая одежда скрыла её тело, а на пальцах заблестели серебряные кольца, Каватина задрожала. Она могла чувствовать свой святой символ на запястье, но не могла видеть его.
— Леди В Маске, — прошептала она. — Прости мне это богохульство.
Рыцарь ощутила одобрение Эйлистри. Или, по крайней мере, богиня признавала, что это необходимо.
Карас, тоже замаскированный под Каргу, отодвинул дверь, и вместе они выползли наружу.
За углом была главная часть храма. Как только они окинули взглядом пространство, надежда Каватины потускнела. Ровное место впереди, было заполнено жрицами. Они стояли лицом друг к другу, распевая песни и размахивая украшенными кольцами руками. Перед ними лежало то, что было храмом Киарансали, и что теперь превратилось в руины. Над всем этим возвышалась сфера непроглядного мрака — камень отречения, о котором говорил Карас. Ещё выше, дирижируя молитвой жриц, парил призрак, которого убила Каватина.
Каватина была потрясена. Потребовались бы дни, чтобы призрак воскрес. Но камень отречения, должно быть, ускорил процесс.
Пока Каватина и Карас смотрели, сфера увеличилась. Внутри камня отречения рыцарь видела фигуры: огромная армия нежити, толкая друг друга, подходила к сфере изнутри. Впереди отрядов стоял огромный немертвый минотавр, и его глаза сверкали нечистым пламенем.
Огонь, который был подобен Фаэрз’ресс, что мерцал под камнем.
Каватина посмотрела на Караса. Его иллюзорное лицо передавало его мрачность. Рыцарь видела, что в его глазах тоже угасает надежда.
