Плотую завесу облаков время от времени пронзали зеленоватые молнии, окрашивая ландшафт болезненным цветом. Порывы ветра поднимали с предгорий пыль и золу, несли их по равнинам, заставляя скрюченную траву и растущие под странными углами ветви деревьев Царства тени шуршать и шептаться. Миазматический, сумрачный воздух, густой от тени, кишел нежитью и давил на Ривена.
Он давно уже устал от Царства тени, но покидал план только тогда, когда это было абсолютно необходимо. Его тесная связь с этим местом означала, что здесь он становился сильнее, а в других мирах — слабел. Он знал, что Мефистофель и Ривален оба с радостью убьют его, если смогут, и не осмеливался дарить им даже кратчайшее мгновение уязвимости. Время от времени они оба пытались следить за ним с помощью магии. Он чувствовал, как их прорицания ищут его, как электризуется и гудит от этой магии окружающий воздух, но заклинания никогда толком не могли поймать Ривена. Его божественность позволяла ему ускользать почти от любой прорицательной магии.
Но владыка Кании и ночной провидец знали, где он находится. А он знал, где находятся они.
— Нас трое, — произнёс он. — Патовая ситуация.
Голос Ривена привлёк одну из его собак, сучек, которых он держал вот уже несколько десятков лет. Она протиснулась через дверь позади него, подошла и с усталым вздохом улеглась у его ног.
Настроение Ривена немедленно улучшилось. Короткий хвост сучки стучал по гладкому каменному полу. Когда Ривен посмотрел вниз, улыбка исказила его сжимающие трубку губы. Собака перевернулась, подставляя свой плоский от старости живот.
Тени стекали с её тела. Когда–то её шерсть была коричнево–белой, но годы в тени, годы с Ривеном, сделали её тёмной. Царство теней просочилось в неё, как и в Ривена, превратив их обоих в тени самих себя.
Собака заскулила, требуя внимания, по–прежнему размахивая хвостом, и Ривен понял намёк. Он стал чесать ей грудь и живот, и сука отозвалась счастливым повизгиванием. Он попытался не обращать внимание на её седеющую шерсть и тяжёлое дыхание. В отличие от Ривена, собака не обладала божественной силой и не была бессмертной. Эссенция тени продлила ей годы, но не могла сохранять жизнь вечно.
— Я не должен был забирать тебя сюда, — сказал он, а сука просто счастливо махала хвостом. Он должен был позволить своим девочкам мирно умереть на Фаэруне, оставаясь прежними, нормальными.
Её сестра, такая же тёмная, как чернила, подбежала к Ривену, тоже требуя ласки. Она опустилась, подставила живот, и Ривен сдался. Он положил трубку на пол и принялся активно чесать и гладить каждую из своих питомиц. Собаки перевернулись и положили головы к нему на ноги, принялись облизывать руки. Тени кружились вокург всех троих. Ривен улыбнулся, представив, как они выглядят со стороны, тёмный бог и его жирные, виляющие хвостами теневые гончие.
— Хорошие девочки, — сказал он, похлопывая их по головам и гладя шерсть.
Без них он был бы мёртв внутри, знал Ривен. Иногда он чувствовал, что собаки — единственная нить, связывающая его с человечностью. А он скучал по человечности. Он скучал по нужде, по удовлетворению, которое получаешь, когда жаждешь обычных вещей и получаешь их. Божественность расширила его разум, но лишила тело удовольствий. Он мог есть, пить, быть с женщинами, но всё казалось отдалённым, будто он оставался наблюдателем, а не участником. Проклятье божественного разума, полагал Ривен. По какой–то причине удовольствие, которое он получал, когда курил трубку, оставалось по–прежнему ярким, так что курил он часто. Джак Флит, его старый товарищ, улыбнулся бы, увидь он это.
— Ладно, девочки, — сказал он, погладив их последний раз, прежде чем взять свою трубку и встать. Сучки смотрели, как он встаёт, с огорчённым видом, какой бывает у собак.
Ривен сделал затяжку, задумавшись, планируя. Он сделает всё наилучшим образом, насколько сумеет. Сейчас ему нужно было подождать, пока Васен — парню сейчас должно быть уже за тридцать — придёт к нему сам, поскольку Ривен не осмеливался лично посетить сына Кейла. После этого он должен будет спасти Кейла. Затем ему придётся воскресить бога или уничтожить мир — третьего не дано.
— Проклятье, — сказал он.
Он подумал о прежней жизни, подумал о Кейле, Джаке и Магзе. Магз.
Он принял решение. Ему понадобится Магз, человек, на которого он мог положиться, которому мог доверять. Он рискнёт покинуть Царство тени ещё раз, прежде чем все кусочки придут в движение.
* * *
Магадон стоял за барной стойкой своей таверны, протирая грязной тряпкой жестяные кружки. Он закрылся на час раньше и его теперь безлюдное заведение — ветхая пивная, котрую он назвал «Десятым Адом» в качестве понятной лишь себе шутки — казалась заброшенной. В ней по–прежнему стояли остатки дневной вони; дым, пиво, пот, скверное жаркое.
Дэрлун, да и на самом деле весь Фаэрун, сильно изменился за те восемьдесят лет, которые он владел этим заведением, но таверна оставалась более–менее такой же, как и тогда, когда он её приобрёл. Магадон делал только минимальный ремонт.
Таверна застыла во времени. Как он сам.
Магадон тоже слабо изменился за прошедшее время. Он позволил отрасти своим рогам и волосам, стал сильнее в Незримом Искусстве, но помимо этого — оставался прежним. Убивал время, не больше и не меньше. Он подавал свой эль и своё жаркое, хранил своё оружие и снаряжение под стойкой, и ждал.
Будь он проклят, если знал, чего именно. Чего–то.
Таверна представляла собой потрёпанное деревянное здание с двумя очагами, которое привлекало такую же потрёпанную клиентуру, не возражавшую против тавернщика–полуизверга. Покосившееся и одинокое здание приютилось у восточной стены Дэрлуна. Если Шадовар и их сембийские союзники когда–нибудь выступят на Дэрлун — провозгласивший о своей независимости десятки лет назад — они придут с востока, и таверна Магадона окажется среди первых сожжённых зданий. Может быть, в этом был какой–то скрытый смысл.
Угроза войны с Шадовар десятилетиями висела над Дэрлуном такой же тенью над городом, как и миазматический воздух соседней Сембии. Со временем народ так привык к угрозе нападения, что она превратилась в шутку: «Скорее Саккорс прилетит к нашим стенам», говорили они, намекая, что случится это вряд ли.
Но в последнее время шутки прекратились. Караванщики, грузчики и солдаты приглушёнными голосами рассказывали о стычках в постоянном мраке сембийских равнин, о войсках Шадовар, блокирующих земли к югу от Мантикорского тракта, о битвах, которые ведутся в Долинах. Сембия разослала весть о найме воинов, и Магадон представлял себе целые корабли, полные продажных клинков, которые плывут в порты Селгонта и Сэрлуна. Рано или поздно война доберётся и до Дэрлуна с его высокими обсидиановыми стенами. Если Долины падут перед войсками Сембии, следующим падёт Дэрлун. Магадон не думал, что этого придётся долго ждать. На горизонте пару раз замечали Саккорс, висевший обещанием злого рока в тёмном сембийском небе.
Саккорс. Сам Магадон уже много лет не видел его, но ему это было и не нужно. Город часто появлялся в его снах. Разумный кристаллический мифалар, который питал Саккорс энергией и держал его в небесах — он называл себя Источником — занимал постоянное место в голове Магадона.
Давным–давно Магадон едва не потерял себя в бескрайнем сознании Источника. Он воспользовался его силой, как топливом для своей магии разума и стал полубогом, по крайней мере на миг. В процессе Магадон стал также и чудовищем, но его друзья спасли его, и вместе с Эревисом Кейлом и Дразеком Ривеном они победили бога.
Воспоминания о тех временах заставили его улыбнуться. Он считал те дни лучшими в своей жизни, но всё же чувствовал какую–то незавершённость. Это была причина, по которой он не мог двигаться дальше. Это была причина, по которой он занимался баром и тратил своё время впустую.
Конечно, Источник по–прежнему звал Магадона, но благодаря тому, что с годами тифлинг стал сильнее, Источник уже не притягивал его так сильно, как раньше. Вместо этого прикосновение Источника казалось скорее осторожной просьбой, приглашением. Он мог это блокировать — простого щита было бы достаточно — но за годы касание Источника стало привычным, утешающим напоминанием о связи с прошлым, которое Магадон пока не готов был отпустить.
На нескольких старых, поцарапанных столах таверны горели глиняные лампы, отбрасывая неровные тени на деревянные стены. Он всмотрелся в тёмные уголки помещения, играя с собой в небольшую игру, и позволил в голове вспыхнуть обречённой искре надежды. Он озвучил эту надежду прежде чем она умерла окончательно:
— Кейл? Ривен? Ничего. Плясали тени, но никто ему не ответил. Кейл был мёртв, Ривен был человеком–который–стал–богом, и Магадон не видел его почти целый век.
