— Да уж. До свидания.
Он поднялся, застегнул пуговицу на пиджаке и, забрав с собой личные дела и блокнот, отправился на улицу. Махнул рукой и, сев в остановившееся такси, наконец, выдохнул. Боб расслабил идеальный широкий узел на галстуке и потер затекшую шею. Снова расстегнул пуговицу на пиджаке и сполз по сидению вниз, так чтобы голова лежала на спинке кресла.
Необходимо придумать как уберечь пацана, иначе все его старания пойдут прахом. Но ситуация становится все менее привлекательной и даже предложенные деньги уже не радуют. Если Майк помрет, Лациф заберет все средства к существованию, если опростоволосится сам Боб, то тогда уже министр позаботится о том, чтобы его закопали далеко и глубоко, так чтобы никто и никогда не нашел. Так как же быть? Остаться живым, но бедным? Хомгер уже пытался хакнуть свои счета. Но это мало того, что не вышло, так еще в наказание этот упырь слил с него очередные сто тысяч. Тогда что же, помирать, но богатым?
— Это провал, — покачал головой капитан полиции.
Хотя, есть еще один вариант. Самый неблагонадежный. Однако, если все правильно сделать, он не только ничего не потеряет, но еще даже кое-что приобретет.
— Пап, — Лациф неторопливо открыл дверь теплицы, за которой сидел прямо на полу расстроенный, потерянный низкорослик, но увидев вошедшего, он торопливо поднялся на ноги и поспешил к сыну.
— Ну как ты? Я думал, что после такого нам придется восстанавливать весь замок. Но ты, смотрю, спокоен.
— Мои буйства ни к чему хорошему еще не приводили. Я пришел по другому поводу. Мне нужно поговорить с вами.
— С нами?
Из портала появился Алекс и статно склонил голову перед королем:
— Вы звали меня, глава.
— Да. У меня есть к вам просьба, насчет вашего лабиринта со всякой зеленью. Помнится, вы говорили, что чужих ваши растения не подпустят.
— Да, они не реагируют на существ подобных их создателю, — пояснил Алекс, — поэтому только согильдийцев они воспринимают миролюбиво.
— Там, в основном, собраны самые пакостные и хищные растения, — заговорил Хоске, задумчиво потирая бородатый подбородок. — Они проткнуть могут, обвить или того хуже, сожрать. Знаешь, заглотить, — изобразил низкорослик в воздухе руками огромную пасть.
— Да, да, — Лациф сморщился, — никогда цветы не любил. В связи с вашим хозяйственно-строительным прорывом, соорудите-ка мне что-то в том же духе для входа в города. Чтобы свои спокойно, а чужаки не могли. Это безопасности прибавит и Барги поможет в работе.
— Хм, хорошо, — задумчиво пробубнил Хоске.
Алекс кивнул:
— Как скажешь, глава.
— Вот и отлично, — улыбнулся Лациф, — тогда на все про все у вас неделя!
— Как неделя! — низкорослик тревожно и удивленно уставился на сына.
— Больше я не протяну. Не хочу проснуться, а вы все уже мертвы!
— Тогда начнем немедленно, — серьезно произнес Алекс, и Хоске смиренно кивнул.
— Спасибо. Используйте все свободные ресурсы.
Лациф хлопнул парня по плечу, махнул головой отцу и вышел из теплицы.
— Он скоро уснет?
— Так и есть, — ответил Алекс, — уже видно, что он слабеет.
— А если они придут за ним, когда он будет бессилен? Кто знает, что этот негодяй рассказал им, — негодующе пробормотал Хоске. — Вдруг они явятся по его душу. Мы не должны сидеть просто так.
— Томас как никто другой понимал главу, — после некоторого молчания заговорил Алекс. — И он точно знал, что наш король не из тех, кто ценит жертвы во имя собственной персоны.
— То есть ты говоришь, что бросишь его если приспичит? — оцепенел низкорослик.
— Точно, — кивнул дворецкий, статно расправив тонкие плечи, — не позволю королю страдать еще из-за меня.
— Что за чушь ты…
— Однако, — прервал он ошарашенного Хоске, — если моего главы не станет, я уйду следом за ним. Но не ради него, а ради себя. Для нашего короля, — внимательно поглядел он на растерянного низкорослика, это и есть верность — когда мы живем ради себя.
Хоске слушал хладнокровную речь этого парня и осознавал, что он, как никто другой, прав. Он буквально разглядел всю суть его сына, но, как отец, Хоске не мог принять этого. Оставить своего ребенка умирать, если будет возможность спасти пусть даже ценой собственной жизни. Как бы поступил он? Как эгоистичное создание или же любящий родитель? Нет, он не сможет оставить его в беде. Никакой отец так не поступит. Но как бы больно не было это признавать, Алекс был прав. Именно этот их выбор и заставляет его сына страдать.
— И все же это неправильно.
— Неужели вы до сих пор не поняли, господин Хоске? Наш король жадно ищет смерти и только мы не даем ему умереть. А как вы можете заметить, мы упорно стремимся истребить себя, и, если будем продолжать в том же духе, в одно прекрасное утро Цивитас проснётся без своего повелителя.
— Лациф никогда не убьет себя, он знает, что на нем зиждется этот мир.
— О, вы правы. Но что, если для него весь мир это всего лишь мы?
Повелитель Цивитаса медленно шел к кострищу во дворе, где сидели поникшие генералы и наместники. Он подошел к огненному кругу, и тот послушно расступился, внимая воле своего хозяина, а затем вспыхнул вновь.
Внешне спокойного Лацифа внутри ломало и трясло. Демоны, таящиеся в глубине сознания, бились, хохоча и разоряя остатки души, а голова нещадно трещала по швам.
— Давайте поговорим. Мои обвинения всем понятны?
— Так точно, — пробормотал Верммут, — но, глава, это не мы! — подскочил он. Однако, уловив ледяной взгляд Лацифа, поспешно сел обратно. — Только мы знали время, и мы несем ответственность за произошедшее, но мы не предавали и не сообщали третьим лицам! Я уверен, глава! Этому есть другое объяснение!
— Галиш!
Убийца напугано поднял голову.
— А может это ты? Все же ты, с другой стороны. Может тебе Сияющий что предложил, и ты решил, игра мол, не страшно, а плюшка останется. А?
— Это…король… — Галиш поднялся на ноги, потянув за собой сидящую рядом Дардион. — Я, конечно, люблю плюшки, тебе ли не знать, но я не предавал. С той стороны я или с этой, но свое слово держу. А насчет не страшно…так, тебя я побольше чем Сияющего боюсь. Мы тут все прекрасно знаем, что ты можешь сделать за подобное и никакая сторона не поможет. Да и дурак я что ли, творить такое и оставаться у тебя на глазах? — парень тревожно смотрел на короля, а тот перевел взгляд на чародейку.
Она торопливо замахала головой:
— Я бы никогда! Глава! Да этот мир для меня давно что дом родной! Я бы ни за что! Тем более с горожанами!
Лацифу становилось все тяжелее и тяжелее на сердце, между тем Венера ощущала и вдыхала ароматы, кружа над их головами.
— Мирга, а что насчет тебя? Может твой советник прознал? Может на пьяную голову кому рассказал?
Наместник гордо поднялся:
— Я знаю, что как предатель Аларуса не заслуживаю вашего полного доверия, мой король. Но если за Аларусом я шел поневоле, то вас своим господином я выбрал сам и оттого буду до смерти вам верен несмотря ни на что, — рыцарь, как и прежде, стоял ровно и держался с достоинством.
А Венера все шептала.
Демоны внутри Лацифа уже вовсю требовали расправы, и он боязливо посмотрел на своего друга, что сидел с опущенной головой. Лациф, увидев это, обреченно закрыл глаза, а затем рассмеялся. Он смеялся все громче и громче, пока его смех не перешел в истеричный вой:
— Неужели ты, Фил!? Неужели ты!?
Тот не поднимал головы. Неверие перерастало в отчаяние и затмевалось разрушающимися надеждами. Он снова на самом краю, он снова несется вниз, и ему опять не за что зацепиться.
— Фил! — рявкнул король так, что остальным пришлось зажать уши, а по мочкам рыцаря потекли две тонкие алые струйки.
Наместник медленно поднял голову и посмотрел на своего короля:
— Прости, Лациф.
Он ошалело молчал. Он просто онемел, не желая верить его словам.
— Я был ей должен! Она просила помочь всего лишь раз! Я оставил ее тогда, я никак не поддержал, не остановил! Я должен был искупить перед ней свою вину! — залепетал Фил, подскочив на ноги.
