– Дарю! – сказал я и протянул пробку. – У меня много.
Она взяла пробку и неуклюже завернула. Научится. Я осмотрелся. Возчики, положив щиты, обступили раненого. Я двинул к ним. Кинрек сидел на земле, зажимая правой рукой раненую ладонь. Из-под пальцев капала кровь.
– А ну!
Я растолкал воинов и присел перед раненым. Он посмотрел на меня испуганными глазами.
– Больно…
– Покажи!
Он разжал пальцы. Я взял его кисть, рассмотрел. Наконечник болта пробил возчику ладонь. Его вытащили. Пястные кости целы – по пальцам видно. Возможно, задеты, но это заживет. Лишь бы не загноилось. Я снял рюкзак, расстегнул боковой карман. Там у меня аптечка. Мать приучила носить с собой. Я промокнул кровь марлевой салфеткой. Взял вторую, плеснул в нее йод. Протер кожу у раны. Кинрек застонал. Я прикрикнул: терпи! Так нужно. Потом скажешь спасибо. Закрыв чистыми салфетками края раны, забинтовал руку. Все.
– Принесите мою бочку! – велел возчикам. Они притащили кег. Поверх пробок у них надеты пластиковые стаканчики. Специально сделал: клиент может захотеть снять пробу. Я отвернул пробку и, наклонив кег, плеснул в стакан самогона.
– Пей! – протянул раненому.
Он взял здоровой рукой и осушил махом.
– Вкусная! – сказал, протянув мне пробку. – И в животе потеплело, – он помедлил. – Болит не так.
– Вечером дам еще, – пообещал я и завернул пробку. Надел на нее стаканчик и встал. Мюи обнаружилась рядом. Смотрела, раскрыв глазищи.
– Ты лекарь?
– Угу. Что-то болит?
– Нет, – сказала она. – Только трясет.
– Глотни наливки.
Она кивнула и побежала к быкам. Возчики принялись разбирать баррикаду. Кинрек им помогал. Крепкие здесь люди! Наш бы стонал и требовал «скорую помощь». Повозки поставили на колеса и развернули, возчики пошли за быками. Вернулся Клай с воинами. Выглядели они страшно. Одежда и доспехи в крови, топоры и древки сплошь в темно-красном. Лишь у брента меч в ножнах. Клай направился ко мне. Воины шли следом, опустив топоры, и в их взглядах я прочел приговор. Блин! Надо было снарядить магазины… Палачи приблизились и встали.
– Как твое имя, чужак? – спросил Клай.
– Гоша.
– Гош, – он покатал слово на языке, как будто оценивая. – Ты колдун?
– Нет.
– Ты убил и ранил два десятка воинов. Мы слышали грохот, видели дым и огонь. Не лги!
– Сейчас! – я снял рюкзак и отстегнул горловину. Воины брента взяли топоры поудобнее. Я достал ружейный патрон, извлек нож и расковырял гильзу. Высыпал ее содержимое на ладонь. – Смотри, брент! Это пуля. Под ней огненное зелье. Оружие поджигает его. Зелье сгорает и выталкивает пулю. Та летит и убивает врага. Никакого колдовства!
Клай взял пулю и взвесил на ладони. Затем рассмотрел. Покачал головой и положил обратно. Затем взял в щепоть порох и поднес к носу.
– Не пахнет, – пробормотал задумчиво. – Оно вправду горит?
Я оглянулся. Один из возчиков остановил неподалеку повозку и смотрел на нас. Я подошел, ссыпал порох на край бортика. Достал из кармана спички. Я не курю, но спички ношу. Зажечь костерок, проверить готовность браги. Как? Просто. Про брожении выделяется углекислый газ. Над готовой брагой спичка горит, над работающей гаснет.
Клай с воинами окружили меня. Я чиркнул спичкой по терке и поднес огонек к пороху. Тот вспыхнул. Клыкастые ахнули и заморгали глазами.
– Колдовство! – выдавил коренастый и перехватил топор поудобнее.
– Отец! – раздалось сбоку. Мюи… Не заметил, как она подошла. – Не трожь чужака! Сегодня он спас нас. А еще он лекарь. Залечил руку Кинреку. Вон! – она указала на возчика. Тот, как и другие, смотрел на нас. – Покажи им!
Кирек поднял забинтованную ладонь.
– Мне лучше, господин, – сказал торопливо. – Почти не болит. Лекарь дал мне лекарство, обещал еще.
– Ладно, – сказал брент. – Гош помог, и я сдержу обещание. Заплачу ему за напиток, и пусть уезжает. Слушайте все! Идем собирать добычу. С наемников снять все, с сына глея – доспехи и оружие. Одежду не трогать. Не хочу, чтоб меня обвинили в разбое. Вы, – он указал на возчиков, – можете взять себе кое-что из одежды. Остальное грузить на повозки. Пошли!
Возчики загомонили и побежали к побоищу. Клай с воинами двинулись следом. Вид у них был довольный.
Я оперся на бортик повозки. Пронесло. Вот ведь народ! Помогай таким! Едва не зарезали. Надо было сигать в кусты. Эх, жаба, жаба! Я поискал глазами и нашел кег. Подошел, скрутил пробку и плеснул в стакан от души. Глотнул. Крепкий сэм скользнул в пищевод и растекся внутри теплом.
– Не злись на отца! – Мюи встала рядом. – Он ненавидит колдунов. Они извели мою мать – наслали порчу. Мать заболела и умерла. Отец хотел их поймать, но они сбежали. Говорили, их натравил глей.
Весело тут у них. И зачем я влез? Ладно…
– Покажешь свое оружие? Хочу посмотреть. Они там нескоро.
– Идем! – сказал я.
* * *
Мародерство шло долго. Обобрать столько трупов – это время. Возчики сбили в табун трофейных быков. Их расседлали, упряжь сложили в повозку. Навалили с верхом. В других лежали оружие и доспехи. Поверх кегов бросили одежду. Та была в крови, но это никого не смутило. Возчики щеголяли в обновках. Выглядели довольными. Теперь они в сапогах, узких штанах и куртках. Вместо суконных колпаков круглые шапки, как у господ. А то, что в кровавых пятнах – пустяк. Отстирают.
Раздетые трупы стащили с дороги. Мажору одежду оставили. Ему даже прикрыли лицо тряпкой, прижав камнями от ветра. Дюлька сказал мне, что так принято. Благородный труп, тьфу! Я закопал бы его по пояс посреди дороги и выкрасил бронзовой краской, чтоб все видели. Сволочь! Погубил столько людей. Хотя те знали, на что шли. И кому служат…
Я в этом празднике не участвовал. Объяснял Мюи устройство карабина и пистолета. Дал подержать их в руках, подарил девушке патрон от ТТ. Здесь можно. Полиция не найдет, срок не выпишет. Подарок был принят и спрятан в кошель на поясе. Заодно я снарядил магазины и присоединил их к оружию. Девушка забросала меня вопросами. Где я живу, откуда прибыл, есть ли семья? Любопытная. От прямых ответов я уклонился. Посетовал на слабое знание языка. Говорил я и вправду плохо. Понимал легко, а вот сказать затруднялся. Непривычный к местным звукам язык цеплялся за зубы, вместо слов шла каша. Понимали меня через раз. Я сказал, что живу далеко, в эту местность попал случайно. Никого здесь не знаю, денег нет. Но у меня был товар, и я предложил его бренту. Получу деньги, а дальше будем решать.
Мюи объяснение не понравилось. Она сморщила нос и ушла к табуну. Вернулась на пегом некрупном бычке. Спрыгнув, вручила мне повод.
– Это тебе. Подарок.
– Я не езжу верхом! – растерялся я.
– Ничего сложного! – возразила она. – Я покажу. Корова смирная.
Я буду ездить на корове? Дожил…
Мюи оседлала корову, помогла отрегулировать стремена. Корова вела себя флегматично. Ощутив меня на спине, она сделала шаг и шумно вздохнула. Дескать, нашли чучело на мои рога! Они у нее, кстати, были. Не слишком большие, но вполне грозные. Ковырнет раз – кишки наружу.
– Сожми ей бока! – велела Мюи.
Я подчинился. Корова пошла шагом.
– Потяни повод.
Корова остановилась.
– Захочешь повернуть, потяни повод с нужной стороны. Вперед!
Я сжал колени… У меня стало получаться. Корова шла, поворачивала, останавливалась. Мюи выглядела довольной. Она принесла ломоть хлеба и вручила его мне.
– Дай ей!
Я так и сделал. Хлеб корова сжевала, мыкнула и слегка ткнула меня рогом в плечо. Я испуганно отскочил. Мюи засмеялась.
– Это она признала тебя, – сообщила, утихнув. – Угощай ее чаще, и она станет тебя защищать. Это коросский кхар, они такие. Дай ей имя!
Я почесал в затылке.
– Буренка?
– Бюрьенко? – Мюи задумалась. – Странное имя. Но красивое. Мне нравится. Ей – тоже, – она указала на корову.
Та выглядела довольной. Я думаю, из-за хлеба, однако спорить не стал. Тем временем с мародерством покончили. Груженый караван тронулся в путь. Возчики шли рядом с повозками, клыкастые ехали впереди. Я двигался сбоку, Мюи ускакала к отцу. Было время подумать. Ситуация мне не нравилась. Клыкастые смотрят косо. Исключение – Мюи, но она здесь не главная. Сделка под вопросом. Эх, жаба… Что делать? Развернуться и ехать к проходу? Останавливать не станут. Хрен с ним, золотом! Я посмотрел в небо. Вечереет. До темна не успею. Ночевать в чистом поле не комильфо. На пути могут встретиться нехорошие существа. Я-то вооружен, но одинокого путника можно пристрелить из засады. И никто не узнает, где могилка моя…
